Она выглядела словно прекрасная богиня. Возможно, как Афродита? Она сочетала в себе невинность и порочность, чистоту и грех — подобная смесь всегда возбуждала его.
— Боже мой, что за женщина. Ты хочешь, чтобы меня хватил удар? Чтобы я прямиком отправился на тот свет?
Она обернулась, на ее губах играла улыбка искусительницы.
Их тела сплелись в одном бешеном и страстном порыве, а потом они оба, расслабленные, довольные незаметно заснули. Проснувшись, утром, Гриффин увидел, что Розамунда лежит на боку, спиной прижавшись к нему. Его дружок тут же возбудился, и, не удержавшись, он овладел ею, возбуждая ее и вызывая острое наслаждение.
— М-м, — тихо прошептала она, — как приятно вот так просыпаться.
Она прильнула к нему.
— Может, у тебя еще кое-что осталось в запасе — порадовать меня?
— А как ты думаешь? — сгорая от желания, отозвался он.
Глава 22
Они еще лежали в постели, когда Розамунда решилась заговорить о том, что очень волновало ее.
Розамунда хотела обсудить все это еще вечером, после возвращения Гриффина из клуба, но он застал ее врасплох, именно в тот момент, когда она примеряла один из шокирующих нарядов, сшитых портнихой Джейн, которую ей порекомендовала Сесили.
А потом все покатилось, и уже никак нельзя было остановиться. Нет, она ничего не имела против занятий любовью, но во время их страстных слияний говорить о Мэддоксе было невозможно, да и сейчас неудобно. Гриффин счел бы это попыткой манипулировать им и встал бы на дыбы.
Но разве рано или поздно об этом не пришлось бы начать беседу? Скрепя сердце Розамунда решила приступить, пусть издалека, к интересующему ее предмету, тем более что она видела, в каком прекрасном благодушном настроении пребывает Гриффин.
— Наверное, я всю следующую неделю просижу дома, — сказала она, сладко потягиваясь.
— Какое несчастье. Тогда мне придется быть все время рядом с тобой.
— Бедненький! Как ты сможешь пережить это?
Он поцеловал ее. Глядя ему в глаза, Розамунда решилась.
— Гриффин, мне надо поговорить с тобой.
— Я так и знал, что хорошее рано или поздно заканчивается. Говори, я внимательно тебя слушаю.
— Я хочу поговорить о Жаклин и мистере Мэддоксе.
Гриффин чертыхнулся. Розамунда взяла его за руку.
— Я не собираюсь снова докучать тебе, но не могу взять в толк, Гриффин, почему тебе не нравится, что Мэддокс ухаживает за Жаклин. Вчера она была вся в слезах. Я хотела бы знать почему.
— Откуда мне знать? — Гриффин обхватил голову руками. — Женщины плачут из-за разных пустяков. По поводу и без повода.
— Но только не Жаклин, — возразила Розамунда. — До этого я видела ее плачущей всего один раз, когда ты...
Она запнулась, поняв, что дальнейшие ее слова обидят его.
— Когда я... Что еще я сделал, дорогая? Смелей, я привык к тому, что меня считают чудовищем. Ну давай. Нечего щадить мои чувства.
— Хорошо. Слушай. Она думала, что ты послал ее в Бат только потому, что она причиняла тебе слишком много хлопот и тебе это надоело.
Хриплое дыхание со свистом вырвалось из груди Гриффина, словно он получил тяжелый удар.
— Она не могла так думать. Она так не думала.
— Возможно, это звучит не очень приятно, но боюсь, что она думала именно так. Я попыталась успокоить ее, но тогда мы были мало знакомы и, полагаю, мне не удалось этого сделать.
— Да, ну и дела, — тяжело вздохнул Гриффин.
— Но мне хочется поговорить не только об этом, — вдруг вырвалось у Розамунды. — Жаклин призналась мне, что согласна с тобой: ей не стоит выходить замуж за мистера Мэддокса.
Гриффин почувствовал облегчение.
— Хорошо, что у нее есть хоть крупица благоразумия.
— Но почему? — вскипела Розамунда. — Мэддокс подходит во всех отношениях. Он даже живет рядом с Пендон-Плейс. Жаклин не придется расставаться с нами.
— Тебе будет не хватать ее, если она уедет? — удивился Гриффин.
— Конечно! Я полюбила ее. И если она окажется несчастной... Думаю, Жаклин не будет счастлива без Мэддокса. Почему им нельзя быть вместе?
— Девер не позволит.
— Дорогой, ты только скажи, и я попытаюсь уговорить Девера. Герцог Монфор имеет на него очень большое влияние. Уверена, он сможет убедить Девера, причем за такое короткое время, которое требуется для того, чтобы сложить вместе два и три. Я уверена, что это не может быть единственной причиной против. Если бы все было так, Жаклин не согласилась бы.
— Хватит об этом, — резко произнес Гриффин. Он сел, спустив ноги с кровати. — Поверь мне, так будет лучше.
— Поверить тебе? — возмутилась Розамунда и тоже села в постели, прижав к груди одеяло. — Почему я должна верить тебе, когда ты мне совершенно не доверяешь?
— Я не могу все открыть тебе, потому что это не моя тайна. Все держится в секрете по очень серьезной причине. Даже Джекс так считает. Если не веришь мне, тогда прислушайся к мнению той же Джекс. Все хорошо.
— Ты считаешь, похоронить любовь — хорошо? Как же так можно? Что может быть важнее и сильнее любви?
— Ты так полагаешь? В таком случае скажи: ты ставила любовь превыше долга, когда выходила за меня замуж?
— Нет, — тихо ответила она. — Не ставила.
Он взглянул на нее, и по выражению его лица было видно, как больно ему было слышать такой ответ.
В голове Розамунды вихрем взметнулись мысли — безрассудные и вызывающие. Она выскажет ему все начистоту, чего бы это ей ни стоило. Может, это что-то изменит в их отношениях — все равно у нее не было больше сил сдерживаться. Она решила быть с ним честной до конца.
Твердо и решительно она сказала:
— Я не ставила долг выше любви, потому что в данном случае это было одно и то же. Я люблю тебя, Гриффин, и всегда любила.
Их взгляды встретились, и в тот же миг в его глазах вспыхнула и радость и надежда.
Признание Розамунды так сильно подействовало на Гриффина, что у него перехватило дыхание и радужные кольца поплыли перед глазами. Всю глубину и важность ее слов он понял скорее не умом, а сердцем. Однако это было не только приятно, но и мучительно больно.
В таких случаях говорят, что стрела Амура попала в сердце, но ему казалось, что его как будто ударили ножом.
Раньше никто не говорил ему таких слов. Его любят — это прозвучало как удар грома. Он не верил собственным ушам. Конечно, мать любила его, но он не помнил, чтобы она говорила ему о своей любви. Его душа буквально изголодалась по любви.
Было горько, даже жестоко сознавать, что она, возможно, ошибается. Если Розамунда заблуждается — это было мучительнее всего, от одной этой мысли ему хотелось выть волком.
