Только теперь Лиззи заметила разбросанные повсюду кости животных. Псы тем не менее выглядели очень худыми, поджарыми и голодными. Лиззи им хватило бы разве что на закуску.
— Бедняжки, — ласково сказала она. — Неужели вас совсем не кормят?
Тихо приговаривая, она спокойно и безбоязненно протянула к ним руку, и вожак — самый грозный и массивный — двинулся к ней с ужасающей медлительностью. Два других пса последовали за ним.
Он коснулся мордой ее ладони, а затем распахнул пасть и лизнул ей руку.
Приняв это за поощрение, Элизабет погладила его по голове. Остальные псы тоже сгрудились вокруг, желая получить свою порцию ласки.
— Ах вы, мои бедняжки, — ворковала Лиззи. — Ну и жизнь у вас тут! Никто о вас не позаботится, никто с вами не поиграет. А ведь вы такие красавцы!
Самый крупный пес из троицы перекатился на спину, и Лиззи с готовностью погладила его по животу. Она всегда умела ладить с животными. Старуха Пег утверждала что это часть ее дара, а Лиззи просто знала, что ей нечего бояться животных… за исключением разве что злонамеренной Мэриголд.
Собаки решительно не желали ее отпускать, и Лиззи пришлось пообещать, что она вернется к ним с чем-нибудь вкусным. Приласкав еще немного эту троицу, она зашагала к ярко освещенному дому.
Было трудно понять, где здесь вход для гостей. Обнаружив наконец какую-то дверь, Лиззи принялась громко стучать, однако ответа не последовало. Она даже не знала, услышали ли ее там, внутри. Затем она попыталась открыть дверь сама, но та оказалась слишком тяжелой. Ничего не оставалось, как отправиться на поиски других, более податливых дверей.
Откуда-то из глубины дома до нее донеслись хохот и звон разбитого стекла Музыки Лиззи не слышала, значит, танцы не были включены в список развлечений. Но что-то же вынуждаю гостей бодрствовать? Интересно, чем таким они заняты, что не желают даже спать? Сама она в столь поздний час хотела только одного — как можно скорее оказаться в собственной постели.
Лиззи двигалась вдоль здания, стараясь держаться как можно ближе к окнам. Но те были расположены слишком высоко. Вдобавок густой кустарник не позволял ей подойти вплотную к дому. Отчаяние охватило ее, и она готова была разрыдаться от бессилия.
Наверняка был какой-то вход, ведущий в это огромное неприступное здание. Вот только как ею обнаружить? Лиззи понимала: еще несколько минут бесцельного хождения, и она бросится на землю в приступе отчаяния. Где-то здесь, в этом доме, находился Габриэль. И только он мог помочь ей найти Джейн.
В дальнем углу она заметила открытое окно, а живая изгородь из самшита, окружавшая здание, выглядела здесь достаточно прочной. И все же Лиззи взглянула на нее с некоторым сомнением: забраться наверх будет непросто, как и запрыгнуть потом на подоконник. Но выбора у нее не было.
Изгородь действительно оказалась весьма прочной и невероятно колючей. Лиззи оцарапала босые ноги и порвала в нескольких местах шерстяное платье. Забравшись наверх, она убедилась, что каменный подоконник находится от нее на расстоянии доброго фута. Понимая, что назад пути нет, Лиззи собралась с духом и прыгнула.
Она больно ударилась коленями о каменную стену, однако открытое окно оказалось достаточно широким, и уже мгновение спустя Лиззи скаталась на пол. Так она и лежала там, в разодранной одежде и с окровавленными ладонями, пытаясь хоть немного отдышаться. Лиззи оказалась в каком-то полутемном коридорчике, так что никто не заметил, как она сюда попала. Если повезет, она сможет найти Габриэля, не наткнувшись при этом на Чилтонов или их гостей. До сих пор удача была на ее стороне — оставалось надеяться, что она и впредь не покинет ее.
Лиззи медленно поднялась на ноги, пытаясь привести в порядок свою одежду. На такую мелочь, как босые ноги, она и вовсе старалась не обращать внимания.
Из соседней комнаты до нее доносились странные звуки — какие-то стоны и вздохи, о значении которых ей даже не хотелось думать. Дверь туда была плотно закрыта, и Лиззи решила приберечь эту комнату на потом. Если Габриэль находился внутри, она не была уверена, что хотела бы найти его.
* * *
Габриэль проигрывал. Он в совершенстве владел искусством проигрыша: ему ничего не стоило разыграть свои карты таким образом, чтобы противник отнес победу за счет собственной удачливости и мастерства. Фрэнсис был достаточно тщеславен, чтобы попасться на удочку. Что касается Габриэля, то он просто выжидал подходящего момента. Свою ловушку он расставил с максимальным старанием и теперь хотел посмотреть, что из этого получится.
— Может, разнообразим наши ставки? — пробормотал Фрэнсис чуть раньше, чем ожидал от него Габриэль. — Ты же знаешь, с каким усердием мы пытались вовлечь тебя в наш круг. Стоит ли говорить, как огорчали нас твои отказы — особенно если учесть, какими знаниями ты мог бы поделиться с нами. В сегодняшней игре удача была не на твоей стороне, однако мы оба знаем, как быстро все может измениться. Так почему бы не рискнуть и не поставить на результат следующей партии? Если выиграю я, ты присоединишься к нам для празднования Белтайна.
— А если проиграешь? Не вижу, какую пользу я мог бы извлечь из собственного выигрыша.
Фрэнсис улыбнулся, обнажив острые белые зубки.
— Я знаю, ты тревожишься сейчас из-за своих близких. Было бы глупо отрицать это: подобно жрецам древности, ты считаешь себя ответственным за свою семью и свои владения. И ты сейчас переживаешь из-за того, что с ними может что-то случиться. Я мог бы гарантировать безопасность твоих близких.
— Вот как? — поинтересовался Габриэль с полным спокойствием. — Ты что, строил какие-то планы в отношении моей семьи?
— Нет, нет, что ты. Мы же не чудовища. Мы простые искатели истины, вроде тебя самого. И мы пытаемся жить по древним обычаям — в том их виде, как они существовали до христианства. Ты когда-нибудь обращал внимание на то, что христианам чуждо настоящее веселье? Такая мрачная религия.
— Нет, не обращал. — Габриэль перетасовал карты. Была его очередь сдавать, а слишком большое самодовольство Фрэнсиса мешало понять, какое преимущество это давало его противнику. Ему бы и в голову не пришло, что джентльмен вроде Габриэля способен мошенничать в карточной игре. При всем своем цинизме Фрэнсис бывал порой на редкость наивен.
Габриэль не остановился бы ни перед чем, чтобы защитить своих близких. Он мог солгать, убить, смошенничать в карты. Особенно в том случае, когда противником его был такой никчемный ублюдок, как Фрэнсис Чилтон.
Фрэнсис успел заслужить его презрение вовсе не тем, что предпочитал партнеров одного с собой пола Подобных вещей Габриэль успел насмотреться в монастыре, в котором провел пять долгих лет. И хотя сам он не участвовал в этих забавах, поклонники однополой любви не вызывали у него особой неприязни.
Просто Фрэнсис был злобным, опасным существом, которому нравилось мучить невинных и беззащитных. Вдобавок Габриэль чувствовал настоятельную потребность защищать тех, кто слабее. Особенно когда речь шла о его близких.
