— Разденьтесь для меня, — потребовала Лотта. — Прошлый раз, когда мы развлекались в карете, вы заставили меня выполнить ваши капризы. Теперь пришла моя очередь. Снимайте одежду.
— Вы уже очень мне в этом помогли, — заметил Эван. Он покосился на кончик клинка. Покачивание кареты и неумелые руки Лотты внушали такое опасение, что приходилось отбросить понятие о приличиях. Он сорвал остатки шейного платка и освободился от рубашки. Клинок затанцевал по его обнаженной груди, как град поцелуев.
— Очень хорошо. А теперь панталоны, — скомандовала Лотта.
Эван переступил через них. Теперь ничто не скрывало его чудовищной эрекции. На нем не осталось ничего что-либо скрывавшего.
— Я была в этом уверена, — заявила она, уставившись широко раскрытыми глазами. — Опасность возбуждает вас.
Эван быстро, подхватив клочья одежды, намотал их на руку и перехватил острие, повернув его так, что рапира вырвалась из ее рук. Все произошло мгновенно, Лотта только охнуть успела.
— Не стоит направлять оружие на опытного солдата, — вежливо сказал он, удобно захватив рапиру рукой. — Это может привести к большим осложнениям.
Стремительным движением он перерезал ленты домино и распорол сверху донизу ее серебристое платье. Лотта вскрикнула:
— Эван, нет! Это сшито у мадам Целестины и обошлось вам в целое состояние…
Но поздно. Платье, как раскрытая раковина, упало к ее ногам, оставив Лотту аппетитно полураздетой в одной тончайшей сорочке, которая не в силах была скрывать очаровательную полноту. Эван полностью потерял самообладание. Рапира со звоном упала к его ногам. Он обхватил Лотту за талию и притянул к себе, яростно целуя, до тех пор, пока не почувствовал, что растворяется в жарком слепящем свете пульсирующего вожделения. Они упали на сиденье, где ритм катящейся кареты и плотно сжатые тела привели к великолепному взрыву, который заставил обоих закричать в экстазе. Это длилось несколько мгновений.
— Итак, — сказал Эван, как только его дыхание немного выровнялось, — вы уже решили? Вы любите меня или ненавидите? — спросил он, придвигаясь ближе и целуя шелковые пряди волос.
Эван почувствовал, что Лотта улыбается.
— О, я ненавижу вас. Совершенно определенно, — прошептала она, уткнувшись в его шею.
Эван подхватил с пола кареты алое домино и черную накидку, заботливо оставленную Нортеском. Укутав их обоих в то, что счастливо избежало разящего клинка, Эван начал постепенно засыпать, убаюканный мерным покачиванием кареты, чарующим запахом Лотты, чувством покоя, тепла и мягкости, исходящими от нее. Казалось, так было, есть и будет продолжаться всегда, и в этом таилась опасность. Где-то на поверхности чувств затаилось знание. Даже сейчас между ними ничего не изменилось. Одному из них предназначено предавать, а другому — быть предаваемым.
Глава 14
Лотта проснулась на рассвете, когда карета уже подъезжала к Вонтеджу. Минувшая ночь вспоминалась как улетевшее сновидение: само путешествие, постоялые дворы, где они меняли лошадей, отрывочное неясное воспоминание о том, как она, полусонная, старательно прилаживала на себя распоротое серебряное платье, прикрывая его сверху остатками камзола Эвана для того, чтобы зайти на постоялый двор. Ей было необходимо умыться и наспех перекусить чашечкой горячего шоколада. Хозяин и заспанный конюх даже не пытались скрывать изумленных взглядов. Вглядевшись в рябое от старости зеркало в дамской комнате, она поняла, что выглядит просто ужасно. Но первый раз в жизни ее это совершенно не тронуло.
Лотта подняла штору на окошке кареты. Эван даже не пошевелился — спал как убитый. Она попыталась привести его в более подобающий вид, завернув в то, что осталось от одежды, но это оказалось бесполезной затеей. Лотта подумала, что они оба выглядят крайне бесстыдно. Да они и были крайне бесстыдны. Скоро все будут говорить о подвигах сегодняшней ночи, начиная от Лондона и до тех пределов, где есть хоть одна живая душа. Маскарад в доме Грегори, драматические события, связанные с появлением солдат, их еще более захватывающий побег с дикой и страстной любовью прямо в карете… Этого Эван всегда желал. Лотте все-таки удалось преуспеть в том, с каким постоянством она вызывает скандалы вокруг себя. Но сердце так жалобно ныло при мысли о том, что лишь эта скандальность и может соединять их.
Деньги в обмен на скандал… Ничего не изменилось с тех пор. Она смотрела на чеканный профиль Эвана в бледном свете наступающего утра. Его щека потемнела от пробивающейся щетины. Лотта почувствовала легкий трепет при воспоминании о том, как эта щетина терлась о ее обнаженную кожу. Его черные волосы были взъерошены. Он лежал в неудобной позе — сиденье кареты оказалось слишком коротким для его роста. Лотта подумала, что у него будет болеть все тело, когда он проснется. И не просто от того, что неудобно спал.
«Иногда я не знаю, люблю или ненавижу вас…»
Но это ложь. Она любила его не с той безнадежной молящей потребностью, которую проявляла по отношению к некоторым из своих любовников, прося о большем внимании, желая почувствовать свою ценность для них. Ничего более глубокого и бездонного за свои тридцать три — нет, двадцать восемь — она еще не испытывала! Сердце невыносимой болью отозвалось на его обвинение в заговоре с целью убийства, лжи и предательстве. Ее охватывало отчаяние при мысли о том, что такова ее вероломная натура, в которой отчаянное желание защитить себя заставляло предавать первой. Она знала, что они никогда не смогут доверять друг другу.
Колеса экипажа загремели по брусчатке рыночной пощади Вонтеджа. Карета замедлила ход и остановилась у гостиницы «Медведь». Ну вот, уже во второй раз она дает добропорядочным горожанам повод для сплетен и пересудов на год вперед.
Потом Лотта обратила внимание на то, что карету ожидает небольшая группа людей. Среди них находился Дастер, правительственный чиновник по делам пленных, который все время крутил шляпу в беспокойных руках. Здесь же был Жак Ле Прево, как всегда изысканный и красивый, но непривычно суровый, и Оуэн Печейс, чье открытое лицо было явно чем-то омрачено. Лотта вздрогнула от дурного предчувствия.
Эван открыл глаза. Сон улетел, сменившись тревогой, взгляд остановился на лице Лотты.
— Что происходит? — спросил он.
— Не знаю, — ответила она. — Но мне кажется, что-то случилось.
Эван открыл дверную задвижку еще до того, как карета полностью остановилась. Он спрыгнул на мостовую и, несмотря на спешку, успел подхватить спускавшуюся Лотту. Затем повернулся со словами извинения к мистеру Дастеру.
— Сэр, чем я заслужил такую честь — меня встречает целая толпа? — спросил он.
Ле Прево выступил вперед и положил руку ему на плечо.
— Это из-за вашего сына, Сен-Северин, — с сожалением и состраданием произнес он. — Извините, мой друг. Прошлой ночью он бежал из тюрьмы Уайтмур. Сейчас его разыскивают. Отдан приказ стрелять без предупреждения.
На втором этаже гостиницы «Медведь» возле комнаты Эвана был выставлен караул. Солдат сидел на тяжелом деревянном стуле, но тут же вскочил, завидев идущую по коридору Лотту.
