— У нас что, Чикаго?..
— Стрелять надо, сволочей!..
— У вас закурить не найдётся?..
— Нет, я не здесь брал. Вон, на рынке, там по две сто…
Вот такой винегрет.
Минуя толпу, я подошёл к «скорой».
— Милиция. Что у нас приключилось?
— Три ножевых, все проникающие, два в живот, одно под сердце.
— Помрёт? (Заметьте, не «жить будет», а «помрёт». Просто настроение плохое.)
— Не должен. Молодой.
— Что говорит?
— Зашла команда. Трое бритых. Потребовали денег, он отказал, его и ткнули.
Я оглянулся на ларёк.
«Овощи-фрукты». Совсем, что ли, рехнулись? Нашли кого грабить. Врач не дал развиться моей дедукции.
— Ваша фамилия?
— Ларин.
— Участковый?
— Опер.
— Хорошо. Мы уезжаем. В институт скорой помощи.
Врач записал мою фамилию, я записал бортовой номер его машины, и мы раскланялись.
Я направился к ларьку. В чисто познавательных целях хочу ознакомить вас с местоположением данного объекта. Он стоял рядом с забором, ограждающим рынок, в ряду других таких же ларьков, где продавалась всякая всячина, начиная с расчесок и кончая телевизорами. В нашем ларьке, как я уже упоминал, продавались овощи и фрукты. Вернее, их продавал тот, кто уехал на «скорой» в качестве пассажира. В соседних ларьках тоже сидели продавцы, но они пока были живы-здоровы. Место очень людное, а стало быть, ребята лихие. Ну, понятное дело ночью продавца в ларьке опустить. Никаких вопросов не возникает, особенно если он водкой торгует, а не редиской. А тут… Точно беспредел.
Я заглянул в ларь. Там уже суетился мужичок, подбирая раскиданные в пылу борьбы бананы, помидоры и киви. Когда он повернулся ко мне, я увидел смуглое лицо кавказца. Он встревоженно посмотрел на меня, затем, вероятно узнав, протянул руку.
Лично я с ним знаком не был, но так как на рынок заходил частенько, то не раз видел его раньше, крутящимся вокруг ларьков.
— Здравствуйте, — произнес он почти без акцента. — Из милиции?
Это он на всякий случай.
— Из неё.
Парень был азербайджанцем, я немного научился различать, кто есть кто среди «чёрных». Мало того, я вовсе не относился к ним предвзято, как большинство наших сограждан. Хотя, конечно, и среди них встречаются мудаки, и не просто мудаки, а с большой буквы «М». И даже в достаточном количестве. Но есть и ничего мужики. Если не бандиты, а, к примеру, честные жулики. По крайней мере, подход к уличной торговле у них посерьёзней нашего. Что бы в их ларьках не продавалось. Как говорится, чувствуется рука хозяина.
В нашем ларьке как раз такая рука и чувствовалась. Она старательно смывала кровь с пола. А голос уже объявлял цену на бананы, потому что ценник куда-то залетел. Но при виде меня хозяин тут же прекратил суету и присел на стульчик.
— Фамилию продавца знаем?
— Конечно, конечно. Вот.
Он протянул ценник, на обратной стороне которого фломастером было написано: «Стариков Степан Евгеньевич».
— Сколько лет?
— Кому, мне?
— Стёпе.
— А, где-то двадцать. Я точно не знаю.
— Адрес?
— О, не знаю. Надо в офисе смотреть.
Хорошо звучит. Офис. Небось, какая-нибудь квартира, снимаемая у пьяницы, а всё туда же — офис.
— Ладно, потом посмотрим. Ларёк ваш?
— Да, да. ИЧП
[3]
«Аракс».
— Торгуем только едой?
— Нет, ещё два ларька, там — спиртное, шоколад, жевачка…
— Ясно, можете не продолжать. Паспорт ваш, будьте добры.
— Да, пожалуйста.
Еще одна особенность южных продавцов — всё время паспорт при себе.
Я переписал данные в блокнотик и вернул документы хозяину.
Заглянул участковый из нашего отделения.
— Кирилл, привет. А говорят, ты уже того, на гражданке.
— Здорово. Только ваши сведения устарели. Я оставлен в органах и представлен к правительственной награде за безупречную службу. Будь другом, поболтай с людьми, кто что видел.
Участковый скрылся за дверью и ринулся в толпу зевак.
Я обернулся к хозяину.
— Ну-с, что всё-таки произошло?
— Я, понимаешь, на рынке был, сам не видел. Где-то в полдвенадцатого сюда заглянул, Стёпа торговал. Я туда-сюда. А через полчаса меня нашли, кричат — продавца твоего зарезали. Я в ларёк. Стёпа лежит весь в крови. Суки поганые. Я «скорую» вызвал, затем к Стёпе, что да как? Он ничего, в сознании. Говорит, зашли трое в чёрных куртках, нож поставили, деньги давай требовать. А что тут Стёпа наторговал? Ну, на сотню штук, не больше, со вчерашним остатком. Он им так и сказал, что нет денег. Один — к кассе, Стёпа руку-то его перехватил, а второй — ножом. Деньги взяли и смылись. Вроде, на машине, как люди говорят.
— Примет он не называл?
— Да нет, не до того ему было. Сказал, что лет по двадцать — двадцать пять всем.
— Отличненько. Ну, и какие мысли по поводу резни?
— Сволочи. Найду — придушу.
— Это не мысли, это эмоции. Какой же дурак ларёк фруктовый грабить будет, тем более, на нож человека сажать из-за какой-то мелочёвки? Давай, уважаемый, вспоминай, с кем доходом не поделился или кому дорогу перешёл, а то в двух оставшихся ларьках тоже продавцов почикают.
Пока «уважаемый» вспоминал, я через стеклянную витрину ларька рассматривал окрестности. Участковый добывал информацию, ведя нелёгкую битву с «ничего-не-видением». Нищие просили милостыню, граждане делали покупки в неограбленных ларьках. О! Мелькнуло знакомое лицо. Ну конечно, как же без него здесь? Паша Снегирёв — представитель местной группировки, курирующей рынок. Бригадир. А может звеньевой. Я в их иерархии слабо разбираюсь. Звеньевой… Надо ж такое придумать! «По улице шагает весёлое звено, никто из нас не знает, куда идёт оно…»
Надо бы с ним перекинуться. Разумеется, не гранатами. А так, парочкой слов на тему сегодняшней трагедии. У нас с Пашей, как это говорится в милицейских кругах, контакт. Контакт! Есть контакт! Оставляем хозяина вспоминать о своих разборках и устремимся на контакт.
— Привет, Павел.
— Здрасьте, Кирилл Андреич.
— В курсе?
— В курсе.
— Ну и?
— Не знаю. Это не наши. Наши с головой дружат.
— А кто не дружит?
Паша пожал плечами.
