Затем бросился назад:
– Убью, суки!
– Остынь, Вовчик! Только отписываться зря. Мы им после прессинг устроим. В “Крестах” или на зоне. Подруга жива?
Гончаров дотронулся до Женьки.
– Нормально. Эй, как ты?
Он перевернул ее на спину. Женька застонала и закрыла лицо руками. На тахте осталось пятно – совсем еще свежая кровь.
– Да, здорово тебя. Мужики, полотенце принесите мокрое. Не дрейфь, заживет. Ну, а ты у нас кто? Катерина? Кто ж тебя сюда привел?
– Мы с тетей Шурой сидели. Дядька в дверь позвонил, тетю Шуру стукнул, а меня забрал. А сегодня Куколка пришла. А они стали ее бить. А Куколка плакала.
Женька села, взяла полотенце, стала вытирать кровь с лица.
– Вы этого урода поймали?
– Которого?
– Спикера.
– Не знаю, сейчас уточним. Вовчик, уточни-ка. Белкин ушел в большую комнату, где на диване сидели задержанные.
– Эй, толстомясый, ты не Спикер? А вы? Тоже мне парламентская республика. Ты где такой трусняк оторвал, чемпион? Ну что, кто Спикер-то?
– Его здесь нет. – Женька наконец смогла встать и подойти к двери. – Сволочи…
– Так, мужички, – Музыкант щелкнул пальцем, – чтоб нам тридцать седьмой год не устраивать, быстренько поясняем товарищам, кто такой Спикер и где его искать. Толстяк, ты первый.
– Я не знаю. Серьезно. Меня вон Валерка сдернул, баб покараулить. А Спикер час назад уехал. Я вообще его первый раз видел.
– Что скажет Валерик?
Валерик был в откровенном подпитии.
– Пошел ты в сраку! Да, сейчас! Во тебе, а не Спикер. Ха-ха, песок ты обоссанный!
– Как плохо все-таки наш народ думает о милиции, – тяжело вздохнул Серега.
– Да никуда они не денутся. Одевайтесь, пингвины. Мужики, комнаты осмотрите пока.
Сделали, Вовчик. На кухне пакет с “соломой”. Тянет на кило и пять лет. Сейчас оформим. Эй, наркоманы, пакет чей?
Валерик опять забуянил:
– Ага! Задница вспотеет! Сами принесли, а теперь дело шьете? Знаем, плавали. А за то, что ты мне нос сломал, сядешь, бля буду, сядешь. Завтра же в прокуратуру пойду, а сегодня в “травму” за справкой.
Казанцев вернулся в комнату, где держали Женьку и Катю.
– Как ты?
– Ничего. Этот псих крикливый… Козел.
– Что они от тебя хотели?
– Куколка, Куколка, мне больно, Куколка. Как тогда, дома, помнишь? Меня в больницу увозили… Ку…
Девочка упала на пол. Живот ходил вверх-вниз, лицо посинело, широко открытый рот хватал воздух.
– Боже мой, Катька! – Женька бросила полотенце и переложила девочку на тахту. – Катька! Ей же не давали лекарств. У нее астма, скорее, скорее “скорую”!
– Понял. Тьфу, телефон вырубили! Гончар, давай к соседям. Что-нибудь пострашнее придумай, быстрее приедут.
– Куда уж страшнее, последний раз еле откачали, а сейчас даже ингалятора нет. Смотрите, смотрите! Она почти не дышит! Катька, Катька! Ты что, Ка-тенька?!
– Может, уснула?
– Она еще два часа назад жаловалась, я думала пройдет. Эти еще накурили тут. Катенька, погоди Катенька…
– Окно открыть? – Костя мог предложить только этот рецепт.
– А-а!!! Она не дышит! Ка-а-а-тька!!! Женька принялась трясти обмякшее тело девочки. Все замерли в полной растерянности. Медицинские познания ментов сводились в основном к умению успокаивать буйных больных методом резиновой палки или веревки. Ну, в крайнем случае, могли наложить жгут для остановки кровотечения. Остальному не учили.
– Ка-а-а-тька!!!
– У нее бронхи не пропускают воздух. Она задыхается.
Все повернулись на голос. Последний из задержанных, тот, что сдался без боя, смотрел через приоткрытую дверь на девочку.
– Ты откуда знаешь? – удивился Музыкант.
– С четвертого курса первого меда ушел.
– В бандиты?!
– А жить как?! Сам до сих пор удивляюсь.
– Что делать с девчонкой? Она уже не дышит.
– Надо легкие продувать. До “скорой” не дотянет.
– Умеешь? Давай!!! Продувай! Зуб даю, три года скостят. Сам на суд пойду! Или вообще отмажем!
– Руки отстегните. Быстрее.
Ключик, как назло, проворачивался вхолостую. “Браслеты” были старые, изношенные, а новых не давали – дефицит.
– Ладно, я так…
Парень склонился над Катькой, разжал девочке рот.
– Смотрите, чтобы грудь поднималась. Будет подниматься живот, скажите.
Затем он прильнул к губам ребенка и начал с силой вгонять в легкие воздух.
Женька плакала.
– Катенька, ну, дыши, дыши! По-жа-луй-ста… Экс-врач перевел дыхание.
– Как грудь?
– Пока никак.
– Ч-черт!
Он удвоил усилия.
– Давай, Гиппократ, давай… Даже Валерик прекратил свое “бакланство” и обалдело смотрел на происходящее.
– Есть! Есть! Грудь движется!
Зашедший через пять мину врач “скорой” никогда раньше не видел, да и вряд ли увидит более странную картину.
В грязной маленькой комнате, в окружении вооруженных людей, облаченных в бронежилеты, человек в наручниках довольно профессионально делал искусственное дыхание маленькой девочке.
Катька жила.
Когда девочку уносили, врач спросил у Женьки:
– Мамаша, вы едете? И что у вас с лицом?
– Да, да, еду. Конечно… Подождите.
– Мамаша не едет, – поправил Белкин.
– Пустите, пустите! Я поеду с вами.
– Успокойся! Хочешь снова куда-нибудь вляпаться?! Нет уж, с Катькой порядок, будем звонить в больницу каждые полчаса, если захочешь.
– Вы долго будете спорить?
– Езжайте, езжайте, – махнул рукой Вовчик. ~ Мамаша остается.
В отдел, куда вернулись через час, один из местных оперов притащил настоящий арбуз. Большой, с ярко-зеленой коркой, сочный.
– Черный один подарил. Я ему справку сделал, что паспорт свистнули. Где в декабре в Питере можно достать арбуз?
Они сидели в кабинете отделенческого зама, выдвинув к центру стол, ели арбуз, пили водку и беспрерывно рассказывали друг другу какие-то небылицы из собственной жизни, искренне, во все горло, смеялись и прикалывались сами над собой. Женька многого не понимала из их милицейских шуточек, никак не могла взять в толк, над чем они так заразительно гогочут и по какому поводу они устроили эти посиделки, да еще оставив ее с собой. Но неожиданно она поймала себя на том, что впервые за последний месяц искренне смеется.
