– Что, на ходу будем?
– Никак не будем. Покатаемся.
– Скажите, а Афродита… это как?
– Афродита… Богиня любви у древних греков. Народ такой был.
Стас уточнил про греков, подозревая, что попутчица не знает об их существовании.
Деньги поставили все на свои места. Девочка перестала дергать ручку, смотреть назад и требовать остановиться. Она растянулась в глубоком кресле «тойоты» и достала вторую сигарету.
Стас бросил на «торпеду» пачку «Кэмела».
– Выброси свою «болгарию».
– Вы меня отвезете обратно?
– Нет. Все равно больше сотни ты за ночь не делаешь. Зачем возвращаться?
– Мне нельзя уезжать с клиентами.
– Это почему ж? Инструкция?
– Иногда платят больше. Чтоб не спрятала.
Стас усмехнулся. Рэкетмены херовы. Он прижался к обочине и затормозил.
Бесконечный ночной проспект, ровный, как линейка, отдыхал от колес городского транспорта. Магистраль была узловой, неон, в отличие от большинства улиц, не выключался после двух* ночи.
Интересно, они угомонились?
– Тебя как звать?
– Мариной.
– Мариночка-Мариночка-Марина… Они не угомонились.
«Девятка» светанула зрачками фар и, заметив объект преследования, сбросила скорость.
– Зачем они едут?
– Не знаю. Так, на всякий случай.
– Да брось ты, они на бензин больше грохнут, чем с тебя снимут.
«Жигули» остановились метрах в тридцати от «тойоты» и погасили фары.
– Сколько их там?
– Трое.
– Молодые?
– Колобку двадцать два, другим – поменьше.
– Кто такие?
– Бандиты, кто ж еще?!
– Понятно, что не пионервожатые. Шелупонь небось дворовая?
– Вроде крутые.
– Подкрученные.
…Отвлечься!
Отвлечемся.
– Сиди и не высовывайся. Суши кеды.
Стас вышел из машины, одернул пиджак и не спеша направился к «девятке». Октябрьские заморозки потихоньку вытесняли тепло летних ночей. Холодно. В кедах и лосинах.
«Девятка» была лохматой, минимум пятилетней Давности, с треснувшим пластмассовым бампером и помятым в городских пробках боком.
Дверь больно лязгнула несмазанными петлями, выпустив седока.
– Проблемы? Девочка чего-то не хочет? Сейчас решим.
…Отвлечься! Как угодно.
Отвлечемся.
Вышедший хрюкнул, схватился за живот и опустился рядом с колесом. Ну, в общем, не то чтобы опустился… Скажем так, быстро упал.
– Ты че, бля…
Второй показался из машины, таща за собой какую-то хреновину, обмотанную изолентой.
Любовью интересуемся?
Стас не страдал любовью к голливудским звездам мордобоя. Проще надо быть, естественнее.
Дурачок с хреновиной, вероятно, страдал. Согнул ноги, заюлил задницей, зашипел, дрыгнул ногой. Прыгнул с приторным визгом. И тоже упал, наткнувшись на прямой встречный удар кулака. Потерял хреновину, схватившись за челюсть, размазывая кровь. Никаких лишних вопросов, никаких комментариев.
Третий, сидевший на заднем сиденье, не решился оставить салон без присмотра. Тут вещи, деньги… А воров сейчас под каждым фонарем.
Стас поднял потерянное соперником оружие. Обычная пружина от дверей, обмотанная изолентой. Изобретатели.
Он щелкнул изобретением по лобовому стеклу несчастной «девятки», затем прошелся по фарам, ослепив транспортное средство. Ну, машину-то зачем уродовать?
Отвлечься!
– Ты, пидорюга! – Колобок, невинно пострадавший первым, уже отдышался и даже чуть выпрямился. – Ты козел натуральный. Знаешь, кто мы такие? Витяй, чего сидишь? Вали его на хер! На братву руку поднял.
Стас, размахнувшись, зашвырнул пружину в кусты, затем развернулся и не оборачиваясь пошел к «тойоте». В ответ на команду Витьку «Вали!» он плюнул – эти братки только и могут, что заставлять пятнадцатилетних соплюх ползать по машинам.
Марина-Афродита ждала освободителя-защитника на улице.
– Ты, ты… К-к-козел!!!
Это были самые благозвучные перлы вице-богини. Остальные содержали подробные описания некоторых мужских органов.
Она бросила недокуренную сигарету и кинулась к раненой «девятке».
Стас пожал плечами. Человек – средоточие необъяснимого. Наверное, ей лучше с ними. Даже в кедах на морозе, с мандавошками в башке да с синяками под нарисованными глазами. А он?.. Кто он, после того как сказал «да»? Средоточие чего?
Он сел за руль, прогнал пару километров, свернул в небольшой переулок и остановил «тойоту», пристроившись в хвост припаркованных машин. Заглушил движок, откинул назад кресло. Пошарив по карманам, вытащил упаковку аминеурина – дорогого немецкого препарата, якобы снимающего стрессы. Подарок знакомого психиатра. Распечатал ампулку – на ладонь высыпались желтые горошинки. Вместо положенной трети бросил в рот е„ содержимое. Горошинки были горькими и вязкими.
В эфире затянул Гарри Мур. Бесконечное гитарное соло.
Странно… Стас не искал объяснений, оправданий, аргументов. Сейчас его жгло осознание того, что он сделал это. Сам факт случившегося. А оправдания? Их-то всегда можно найти.
Музыка куда-то улетала, становилась тише и отдаленнее. Наверное, пилюли глушили стресс, а заодно и остальные чувства.
Стас вытянул ноги и закрыл глаза. Словно осколки разбитого зеркала, в памяти стали возникать кусочки жизни, маленькие и большие, веселые и грустные, ничем не связанные друг с другом. Он точно листал альбом со старыми фото, всматривался в знакомые лица, затем переворачивал страничку. Он видел только самые яркие фотографии, серые и выцветшие не привлекали его внимания, будто на них ничего не осталось. Картинки не мелькали, они плавно появлялись и так же плавно растворялись, уступая место новым.
Стас не спал. Сон не несет такой четкости видений, сон, наоборот, превращает реальность в утопию.
Горечь от горошин исчезла. Все исчезло. Остались лишь кусочки-осколки разбитого зеркала. Мозаика. Бьютифул лайф. Его лайф.
На пустынной ночной улице Питера, в остывающей «тойоте», сидел президент крупнейшей компании «КиС» Станислав Владимирович Малахов, молодой человек тридцати двух лет от роду, никогда не считавший себя плохим парнем.
Звучала медленная классическая музыка.
