Запомнил? Давай сюда.
Виктор Павлович забрал у Гришки фотографию и спрятал ее в карман.
– Теперь адрес. Это обычный жилой дом. Послезавтра в десять вечера она приедет туда. Одна. Возможно, на такси, но она никогда не просит провожать ее до квартиры. Имей в виду, у нее есть газовый «ствол», Она таскает его в сумочке, поэтому не мешкай. И не паникуй там. Спокойно, глубокий вдох и… Как два пальца об асфальт. Сейчас объясню, где можно спрятаться, но завтра съезди туда и посмотри все сам. Зайдешь в подъезд, там есть дверь в коридор, где висят почтовые ящики. В конце коридора две…
– Колонны?
Брандспойт настороженно притормозил.
– Ты откуда знаешь?
– Типовые дома.
– Ах да, – успокоился авторитет. – Спрячься и жди. Потом…
– Ладно, разберусь, не фантик, эка невидаль, бабу трубой оприходовать. Не президента же. Деньги когда будут?
– Деньги будут, когда я смогу убедиться, что работа выполнена в полном объеме.
– А аванс? У меня дом сгорел, жить негде.
– У тебя работа сдельная. Сделаешь – получишь.
– Ну, хоть на обратную дорогу и непредвиденные расходы.
– Хорошо, держи.
Виктор Павлович извлек из кармана сотенную и передал Гришке. Затем назвал адрес и телефон, дважды потребовал повторить.
– Как сделаешь работу, позвонишь из автомата и скажешь два слова: «Панночка по-мэрла».
– Какая баночка?
– Не баночка, а панночка. Двоечник. Это из классики. «Вий» Гоголя. На следующий день встречаемся здесь же, в шесть вечера. Я привезу деньги. Вопросы?
– Если меня поймают, что я должен говорить?
– Лучше всего не попадаться, а если попадешься, не говори ничего. Ты имеешь права не давать против себя никаких показаний. Конституция. Молчи, как дворник Герасим.
– Какой дворник?
– «Муму». Тургенев.
– А если бить будут?
– Терпи. До смерти не забьют, а синяки заживут. Но лучше все же не попадайся.
– Постараюсь.
– Постарайся. Я привык платить щедро, если работу делают на совесть. Увезешь в Париж не только Ленку, но и всех своих чувих. Ну что все запомнил?
Гришка еще раз кивнул.
– Тогда до встречи, юноша. И не забудь, что те, кто пытались меня обмануть, чрезвычайно об этом пожалели. Очень плохо, что ты не видел, как больно им было.
Виктор Павлович поднялся со скамейки и бодро зашагал по грязному берегу в сторону моста.
Гришка посидел немного, затем стянул кроссовки, снял носки, закатал джинсы до колен и зашел в реку.
Вода была прохладной.
* * *
– Всех нас, несомненно, волнует проблема убийств, количество которых увеличилось за последнее время почти в десять раз. С чем, Александр, вы связываете это?
– Лично мне связывать некогда, я их раскрываю. Но прокурор города на последнем совещании обвинил во всем Голливуд. И он прав. Что у нас на экранах? Сплошная кровавая мясорубка, ужасы и секс. Это, можно сказать, идеологическая диверсия. Человек, насмотревшись подобной заразы, волей-неволей превращается в маньяка и тянется к топору или ножу.
– В ваших словах есть доля истины.
– Да какая уж там доля?! А книги, а пресса? За что ни возьмись, вляпаешься либо в кровь, либо в дерьмо, либо в… Ну, в эту самую.
– Да, да, я понял. Хорошо, Александр. Мы все представляем себе классическое западное убийство. Наркобизнес, наследство, раздел сфер влияния… Профессиональные убийцы-киллеры снайперский выстрел. Все это есть сейчас и у нас, не удивишь, так сказать. И тем не менее имеется ли какая-нибудь особенность нашего, отечественного убийства? Что такое, на ваш взгляд, «чисто русское убийство»?
– Ну, это элементарно. Значит, для начала грамм по пятьсот в лоб.
– Пятьсот грамм чего? Тротила?
– Нет. Жидкости. Без закуси. Затем пивка литра так два-три. Сверху. И снова грамм пятьсот. Гамбургер такой получается. «Сникерсом» зажевать, если имеется. А не имеется, так и ладно. Потом интеллигентный диспут по поводу политики, медицины или искусства. Искусство Сальвадор Дали или не искусство? Лебедь прав или Ельцин?
Диспут переходит в постукивание кулаками по столу, по корпусу или по лбу. У кого-то размер кулаков оказывается большим, и тогда тот, у кого они маленькие, вынужден хвататься за все, что подвернется под руку. Подворачиваются, как правило, кухонные ножи, реже – вилки, иногда – ножка от табуретки или рояля. В моей практике был случай, когда подвернулась разделочная доска. Короче, колюще-режуще-рубящее имущество.
Далее следует роковой удар в незащищенную точку, и один из спорящих спорить прекращает. Оставшийся или оставшиеся в живых реагируют на эту неприятность продолжением банкета.
Кто-то бежит в ларек и приносит еще грамм пятьсот-восемьсот. Пару суток спустя, когда кончается все, что можно обменять на «огненную воду», начинает решаться одна маленькая проблема – куда девать труп. Не в хате же оставлять, он ведь начинает, пардон, портиться и загрязнять окружающий мир. Однако решение быстро находится. Есть подвалы, чердаки, мусорные бачки. Особо небрезгливые личности предпочитают расчленять тело в ванной и развозить на тележке по близлежащим помойкам. Вот, пожалуй, и все. Никакой наркомафии, борьбы за наследство…
– Неужели?
– Ага.
– И какова же доля описанных вами убийств в общем их числе?
– Процентов семьдесят, зуб даю.
– Но какой выход из сложившейся ситуации вы предлагаете?
– Ларьки закрыть.
– Стоп, стоп, стоп. Шура, блин, у нас же не юмористическая программа. Договаривались же, побольше умных мыслей – плохое законодательство, кризис, тяжелое социально-экономическое положение, падение нравов. Может, тебе шпаргалку написать?
Бывший одноклассник Стрельцова, ныне бороздящий волны телеэфира в роли корреспондента, достал авторучку.
– Да не надо, запомню. Социально…
– Экономическое. Молодец. И побольше, побольше антуража. Куда мы катимся, полный беспредел, цинизм и разгул. Давай, ты ж умеешь. Ну что, готов?
– Готов.
– Камера!
– И какой выход из сложившейся ситуации… Когда с интервью было покончено и персонал принялся паковать телеинвентарь, одноклассник достал сигарету, угостил Стрельцова и вполголоса по-свойски попросил:
– Слышь, братан, в натуре. У меня через недельку эфир горит и с материалом напряг. Если чего будет кровавое, ну, вдруг повезет, позвони, а? Вот визитка. Любой труп подойдет, даже бытовуха. Сделаешь, братан?
– Повезет – сделаю.
– Спасибо. Да, еще, тебе сеточку на лицо делать?
