– Ты уверен, что все в порядке? С Вентилятором? Того-то за десять тысяч отпустили…
– Не терзайся, Анастасия, прорвемся. – Игорь разлил остатки вина по фужерам и убрал бутылку со стола. – Скотланд-Ярд всегда стоял на защите семьи Баскервилей. Никуда наш дружок не денется. Будь он трижды Пикассо и четырежды Лючано Паваротти. За любовь!
Вино, купленное в ларьке, слегка отдавало марганцовкой, несмотря на многочисленные нашлепки, голограммы и печати на бутылке.
– «Шанель номер пять». С элементами жидкости для снятия лака. Закусывай, – Плахов кивнул на тарелку с нарезанными огурцами.
– По-моему, нормальное вино.
– Вскрытие покажет. Ты чего какая-то утомленная? Да не переживай, говорю. Верку охраняют, я договорился с шефом – даже если художник через адвоката весточку корешам залет, чтобы те сестру твою обработали, не беда. Их самих так обработают, в соседней палате лягут.
– Игорь, а ты бьешь людей? Ну, я имею в виду, на работе?
– Опца-дрица… – Плахов удивленно посмотрел на Настю. – Это мы к чему?
– Сама не знаю. Не представляю тебя…
– В роли инквизитора, – закончил Игорь.
– В общем, да.
– И напрасно! Допрос без пытки, что игла без нитки.
– Да я серьезно спрашиваю…
– Бить или не бить, вот в чем вопрос. Я серьезно и отвечаю. У меня даже книга в кабинете есть – каталог пыток и казней. С картинками. Я строго по ней работаю, а ты что хотела? Чтобы я личным обаянием бандюг раскалывал? Так обаяния моего минут на десять хватает, потом лезет гнилая сущность.
– Меня только не бей, если попадусь.
– Тебя – не буду! Мне с тобой еще жить. К слову, был у нас опер один, Ленька Косорот. Такой же, как я, отмороженный, даже еще покруче. Любил он дубиной где надо и где не надо помахать. Прозвище у него было Великий Немой. Жутким косноязычием страдал, двух предложений связать не мог. Поэтому говорил он мало, предпочитал, когда люди сами рассказывали, а еще лучше – писали. Одну фразу, правда, он постоянно бубнил: «Что нужно сделать, когда не помогает паяльник? Нужно взять еще один паяльник». Ногти, конечно, не вырывал и зубы напильником не стачивал, но допрашивал с пристрастием регулярно. На чем и спалился.
Припечатал как-то гражданина к стене, а стена хлипкая оказалась, давно на ремонт напрашивалась, не выдержала… Прямо контур в ней и остался. Гражданин потом с претензиями в контрольные органы помчался, Леньку быстренько на гражданку списали, а отпечаток закрыли сейфом. Кстати, ту стену до сих пор так и не починили. Но не суть.
Остался Косорот без средств на жизнь, запил с горя. Ничего, кроме дубинки, в руках отродясь не держал. Только хотел пропадать, но повезло, встретил приятеля-журналиста. Тот услышал про беду и говорит: «Давай к нам, в газету. В отдел криминальной хроники. Как раз сейчас вакансия есть. Ты и тему хорошо знаешь, и связи в ментовке остались. Получать будешь не меньше – это по крайней мере». А Ленька и отвечает: «Я бы с радостью, но ведь не то что писать, я и говорить нормально не умею, какой из меня журналист?» – «Да ерунда, это не главное. Никто сразу профессионалом не становится. А работа наша с твоей прежней схожая. И там, и там один результат – статья».
Подумал, подумал Ленька и согласился. Журналист его редактору отрекомендовал как надо, мол, давно человек пишет, но пока нигде не публиковался. Зачислили Косорота в штат, редактор ему первое задание дает: «Поезжай к одному крупному товарищу и возьми у него интервью на тему криминала в нефтяной сфере. Это сейчас очень актуально. Товарищ много должен знать, он сам, по имеющейся у нас информации, в криминале по уши. А после статейку напиши. Желательно к понедельнику». – «Ладно, – отвечает Ленька, – напишу».
В тот же день позвонил этому нефтянику, а тот – «у меня времени нет на всякие глупые интервью, я, мол, не эстрадная звезда, а крупный предприниматель». Ленька выслушал спокойно, Посочувствовал, попрощался, а потом повесточку выписал: «Прошу явиться тогда-то, туда-то, иметь при себе паспорт. В случае неявки будете доставлены приводом». Удивительно, но мужик пришел – наверное, узнать решил, с каких это пор в редакцию газет по повесткам вызывают, да возмутиться справедливо.
Не знаю уж, как он возмущался, но когда редактор решил заглянуть в кабинет, посмотреть как новый журналист работает над статьей, то увидел весьма душевную сцену. Рядом с подоконником, одной рукой пристегнутый к батарее, сидел какой-то позеленевший дядька и свободной рукой писал что-то на листе бумаги. Ленька же расхаживал по кабинету гоголем, покручивая в руках ментовскую резиновую дубинку – оставил себе на память о службе в органах.
Редактор не понял сначала, что такое творится, задал вопрос на отвлеченную тему: «Когда, Леонид Семенович, статья готова будет?» Леонид Семенович к пристегнутому подошел, через плечо заглянул и отвечает: «Минут через пятнадцать-двадцать. Да тут и не на одну статью хватит, ту целый букет! Товарищ коммерсант пишет слабовато, зато фактура классная!»
Конечно, после этого Леньку из газеты турнули, он сейчас магазин элитного женского белья охраняет. Но статью напечатали. Про нефтяной бизнес. Почти один в один, с незначительной редакторской правкой. Не знаю, имела ли статья читательский успех, но прокуратуре она понравилась. Автора арестовали, возбудив уголовное дело. Статья называлась: «Явка с повинной, или Король бензоколонки». Ну что, я тебя не утомил. А то если заскучала, давай еще «Шанеля-муската» возьмем.
– Нет, не хочу…
Плахов поднялся и задернул занавеску. По коридору общаги с визгом промчался табун – соседские дети играли в «мафию».
Игорь взял чайник.
– Посиди, я сейчас.
На кухне к нему подошел Вадик из седьмой комнаты, шестилетний пацан.
– Дядя Игорь, а Сережа когда вернется?
– Не знаю, Вадик, – растерянно ответил Плахов. – К школе. Наверное.
– У меня его «Киндер». Вот, – Вадик протянул маленький автомобиль из «Киндер-сюрприза». – Просто у меня такой уже есть. Передайте Сереже.
– Да, Вадик, хорошо.
Игорь с минуту постоял у плиты, глядя в пустоту, затем очнулся, положил игрушку в карман рубашки, выключил газ и вернулся в комнату.
* * *
Паша Орешкин бегло осмотрел стол, проверяя, не забыл ли чего, захлопнул «дипломат» и крикнул матери, возившейся на кухне:
– Ма, я поехал. Будут звонить – я целый день в конторе.
Паша жил с родителями, на свою жилую площадь перспектив пока не было. Жениться не хотелось, дурное дело – не хитрое, гулять-плясать – это пожалуйста, но под венец – Боже упаси. Все его приятели, разменявшие свободу на мнимое счастье, теперь при каждой встрече плакались, вспоминая беззаботное холостяцкое Бремя. Не слушались, а теперь ползают с колясками по двору да охают.
Сегодня Паша встал пораньше, еще раз прочитал текст обвинения, которое собирался предъявить Вентилятору. Это был Пашин дебют, первый арест, и облажаться не хотелось. Тем более что адвокат у Анохина – юрист с двадцатилетним стажем, значит, будет цепляться за любую не правильно поставленную запятую. Поэтому весь вчерашний вечер Паша потратил на муки творчества, используя краткие указания Федоровича, справочную литературу и орфографический словарь. Естественно, что обвинение Орешкин предъявлял только по факту незаконно носимого ствола – убийство Леопольда Салтыкова ничем, кроме признания, пока не подтверждалось, да к тому же Анохин от него отказался.
