— Это была программа «Скрытая камера», — ехидно предположил Коляныч.
— Да нет, не камера. Когда закончили, товарищ прослезился, права вернул. «Спасибо, друг, от чистого сердца. Очень я петь люблю. А ты первый, кто не отказал». Отъехали мы, американец спрашивает — а что это было, Антон? Что вы делали? «Понимаешь, Брюс, — на полном серьезе объясняю по-английски, — у нас закон такой. Или штраф за нарушение плати, или патриотическую песню пой. В воспитательных целях. У меня сейчас с деньгами туго, пришлось петь». Думаете, не поверил? Еще как! Это ж Россия! Дикий народ! «Почеши меня тихо по вымени!»
Вера улыбнулась. Коляныч бросил на нее ревнивый взгляд. Как бы на Антона глаз не положила. Он же звезда.
— Вчера у тебя тоже был тяжелый съемочный день? Выхлоп со сцены долетал.
— Нет, вчера был обычный выходной. Вера, а вам понравилась пьеса?
— Да, очень, — прямо ответила девушка, и, скорее всего, это не было просто данью вежливости.
— На самом деле — халтура, — усмехнулся Антоха.
Перед входом в кабачок на земле сидел потрепанный нищий с протянутой шляпой, в которой блестело несколько монеток. Вера, проходя, тоже бросила денежку.
— Это муляж, — заметил великий артист, — бутафория. Воск. Для прикола.
Коля присмотрелся. Действительно муляж. Но сделано натурально. Как живой, даже блохи на ногах и язвы. В милицию забрать могут. Господа рестораторы не брезговали никакими средствами, лишь бы заманить клиента. Они б еще воскового покойника на пороге положили.
В кабачке звезда сцены заказала себе двойной виски и сок, Коля и Вера по кофе. Они оказались почти единственными гостями, в дальнем углу клевал носом в пивную кружку какой-то толстяк с «зенитовским» шарфом на шее.
Антон продолжал травить байки из жизни богемы. Вера слушала с интересом, но не хихикала и не кричала модное «вау», что говорило Коле о ее высоком интеллекте, образованности и прекрасных манерах. Сам он мог рассказать байки только из жизни сапрофитов или из своей шпионской практики. Поэтому ограничился анекдотами.
Потом друзья перемыли косточки своим сокурсникам, многие из которых, как и Антон, блистали на сцене и экране. Обсудили последние театральные сплетни и премьеры. Мужчина с «зенитовским» шарфом, узнав знаменитость, подошел и попросил автограф, который благополучно получил.
— Зря Коляныч институт бросил, — вновь заказав дабл виски, обратилась к Вере звезда. — Как он Маяковского шпарил! Вам еще не читал?
— Пока нет.
— Коля, ты неправ!
— Это было давно. Я потерял голос. Годы…
Он посмотрел на Веру. Взгляды пересеклись. «И, конечно, прекрасная принцесса не могла не влюбиться в веселого трубадура…»
Судя по выражению ее глаз, проводница пока не сожалела, что отправилась сегодня в театр, и причиной ее положительного настроения был не только Островский.
Когда великий артист покинул столик, отправившись к дверцам с надписью «Инь» и «Ян», Коля негромко поинтересовался:
— Тебе не скучно?
— Нет, конечно. Я думала, ты сочиняешь насчет института.
— Если не веришь, могу почитать Маяковского. Только не здесь.
— С удовольствием послушаю, — улыбнулась Вера, — я люблю Маяковского. У него любовная лирика потрясающая. Энергетика просто сумасшедшая!
Трубадур потихоньку улетал. Следом летели сапрофиты, пытаясь вернуть его на грязную грешную землю. Но куда там.
— Хочешь еще кофе?
— Пожалуй. Без сахара.
На крыльях любви Коляныч полетел к стойке. Пока все шло просто замечательно. И ничто не могло помешать счастью. Но помешало.
Над стойкой висел компактный телевизор. Пока бармен готовил кофе, Коля пялился на экран. Шла «Дежурная часть», ночной выпуск. Сейчас вещали о происшествиях, случившихся в столице.
«Сегодня, в результате оперативной разработки в Москве был задержан ранее судимый житель Люберец Сергей Сапожников. Его подозревают в нападении на подмосковный отдел милиции с целью похищения оружия. Напомним, преступление было совершено в начале этого года, погибли два сотрудника. При задержании Сапожников оказал сопротивление. Сейчас устанавливаются остальные участники нападения…»
Сергей Сергеевич. Блин, а могли они сначала установить, а потом задерживать?! Шарахайся теперь от каждого честного человека, стоящего в подъезде с битой или пистолетом.
И хотя пока волноваться было не о чем, Коляныч почувствовал зуд в виске. И чуть не разлил кофе на обратном пути.
— Что там случилось? — поинтересовалась Вера Павловна, кивнув на телевизор.
— Поймали кого-то. С Божьей помощью. (Себя не похвалишь, никто не похвалит…)
После четвертой порции виски великий артист пожаловался на усталость и попросил подкинуть его до дома. Коля расплатился занятой тысячей, и компания покинула заведение.
Какая-то подслеповатая бабуля, стоя перед восковым нищим, наставляла его на правильную жизнь:
— Лучше бы работать шел. Вон, бугай какой. Просить все горазды… Ни стыда ни совести.
По дороге Коля бросал опасливые взгляды в зеркало заднего вида — нет ли хвоста? Не испортят ли враги такой прекрасный вечер? Но одним глазом никого не срубил. Одним — потому что не надевал очки. Они могли испортить героический имидж.
На прощание Антон обцеловал Верину руку, пригласил на следующий спектакль и пожелал спокойной ночи.
— И вам того же, — ответил за нее Коляныч и безжалостно добавил: — Привет супруге!
По пути к дому прекрасной проводницы, под лирические напевы старины Оззи, трубадур поведал о своем нынешнем семейном положении. Во-первых, чтобы намекнуть на желание продолжить отношения, а во-вторых, чтобы вызвать проводницу на ответную откровенность. Так и так, был женат, есть сын. Но сейчас разведен и одинок, как березка в поле. Мог, конечно, придумать более пафосную биографию с элементами знатного происхождения, неразделенной любви или женской измены, но не стал. Про жилплощадь тоже умолчал. Иногда подобная информация может привести к провалу.
Но Вера Павловна, вероятно, решила, что ей еще рано открывать душу перед едва знакомым гражданином, и о своем прошлом ничего не рассказывала. Поэтому со стороны гражданина в ход пошли штампы:
— У тебя редкое имя. Вера. Немножко забытое.
— Это в честь бабушки.
— А меня назвали в честь невинно убитого последнего китайского императора и членов его семьи. Но ты можешь звать меня Ник. Просто Ник.
— А ты не жалеешь, что не доучился в театральном? Сейчас бы тоже знаменитым был.
— Ну и чего хорошего? Я Антону не завидую. В метро не прокатишься, без темных очков на улицу не выйдешь. Гаишники вон петь заставляют. Всю жизнь в разъездах. Квас-газ, обратно, — положение обязывает. А потом, не факт, что станешь звездой. Тут лотерея. Многие только на рекламе держатся да на елках.
