Он нагнулся, пошарил рукой под столом и выудил пустой стеклянный флакончик с белой крышкой.
— Вот. Родниковой воды добавляешь, и всего делов. Ха-ха-ха…
На желтой этикетке мое затуманенное око разобрало уже знакомое название, набранное крупными буквами цвета медного купороса. «Холодок». Над ним краснело строгое предупреждение: «Беречь от детей, огнеопасно!» Для чего предназначалась сия жидкость, я прочитать уже не смог — мелкие буквы затеяли хоровод. Но, видимо, для местного крестьянства это не имело особого значения. Главное — огнеопасно.
Я по отсталости полагал, что времена всяких «Красных шапочек» и «Огуречных лосьонов» канули в Лету. Ан нет — неистребимы культурные традиции. Пьет народ бытовую химию, еще как пьет.
Пока я изучал флакончик, стакан вновь наполнился «Холодком».
— Теперь слово второму гостю!
Никита толкнул меня в бок:
— Давай про кандидата чего-нибудь скажи. Пока при памяти.
В заднем кармане джинсов лежала свернутая листовка. Заранее приготовленная.
Но воспользоваться я ею уже вряд ли смогу. Придется своими словами. Со второй попытки я поднялся, крепко сжимая стакан.
— Дорогие запо… Зопа… Запорожцы! Мы приехали к вам не просто так. А по поручению кандидата в областной парламент товарища…
Проклятая память. И фамилия-то простая. То ли Прошкин, то ли Брошкин… А, ладно, проскочим.
— Замечательного человека и видного общественного деятеля.
Проскочили.
— Не секрет, что ваша деревня переживает нелучшие времена. Но мы хотим заверить, что в случае победы… как его… нашего кандидата все изменится на сто восемьдесят градусов. Сейчас я в двух словах познакомлю с его программой.
— Слышь, — тракторист Дима одернул меня за рукав, — давай, наконец, выпьем…
Слово «выпьем» я привожу в литературном варианте, сказано было гораздо проще.
— За Михалыча! — по-генеральски скомандовал Валера, и все сдвинули стаканы.
Второй пошел гораздо легче. Щек я уже не надувал. Адаптация. Правда, на сей раз бытовая химия ударила по ушам. Когда последняя капля исчезла во рту, мне почудилось, что где-то рядом вмазали ломиком по висящему рельсу.
Праздник продолжался. Гармонист грянул «Ламбаду». Хороший у него репертуар. Нехарактерный. Народ весело загалдел. Никита обнялся с Валеркой, и оба предались армейским воспоминаниям. Звон в ушах постепенно уходил, я попытался прислушиваться к разговорам электората. Мое выступление никого не зацепило. Рано мне еще в большой пиар.
— А ты знаешь, что у Михалыча медаль есть. Настоящая, — тракторист положил свою руку на мое плечо, — за спасение утопающего. Он лет пять назад из речки городского вытащил. Когда еще вода была. Городской на лодке катался и кувырнулся. Кабы не Михалыч, утоп бы. Так-то.
— А наш кандидат животных любит.
К чему это я сказал?
Перед третьим тостом ряды гуляющих пополнились. В клуб пожаловал знакомый лейтенант ГИБДД. Широко улыбаясь, он вытащил из галифе нашу бутылку водки и водрузил ее на стол.
— Как говорится, от всего сердца!
Именинник вылез из-за стола и, прослезившись, обнял гостя.
— Молодец, Егорыч, — одобрил тракторист, глядя на гаишника, — вот это подарок! Королевский! Водонька… Уважает…
— Еще какой молодец, — зло усмехнулся Никита, — он тоже ваш, местный?
— Ага, — кивнул Валера, — бывший участковый. Хороший мужик.
— Участковый? Не гаишник?
— Не… Так, иногда подхалтуривает на дороге. Палочку сам выстругал из осины и щиплет дуриков городских. А из ментовки еще в прошлом году вытурили.
— А радар у него откуда?
— Да какой там радар? Фен старый.
Третий стакан я проглотил безо всяких комплексов и болевых ощущений. Словно пепси-колу. Инстинкт самосохранения уже не пытался сопротивляться. Адаптация успешно завершилась. Оставалось дожить до рассвета.
Искорки в глазах, Элтон Джон из гармошки в ушах, обрывки странных разговоров…
— Прикинь, Петро, они мне говорят — у тебя наш секретный чемоданчик. Пока не вернешь, не уйдем.
— Кто?
— Кто-кто? Вьетнамцы… Зашли в избу и уселись на пол! Я к Федорычу за подмогой. Выручай, сосед! Топоры в руки и всех до одного порубали! На куски!
— И правильно! Туда им и дорога!.. Я вьетнамцев тоже жутко не люблю. Маленькие, красные, хуже греков.
— Точно…
…Какие вьетнамцы? Какой секретный чемоданчик?..
— А Егорыч вчера лису добыл. Прямо за сараем. Повадилась к нему курей таскать. Он и устроил засаду. Большая оказалась, с моего Дружка. И такая же рыжая. Прямо в голову положил, чтобы шкуру не портить. С него причитается.
— Да откуда у нас лисы?
— Сам видел! Во такая! И пятно на спине черное. Ну точно как у Дружка! Здоровьем клянусь!
— Здоровьем не клянись! Без здоровья никуда…
— Паша, а вы когда обратно?
Голос женский. Паша, если не ошибаюсь, — я. Значит, вопрос мне.
— Зав… Завтра.
— А то оставайтесь погостить… Места здесь красивые, воздух чистый. Успеете еще в своем городе копотью надышаться. За грибами сходите. Сейчас белые идут. Клавдия недавно на семьсот грамм нашла. Да и люди у нас хорошие.
— С удовольствием. Но мы на работе. На работе нельзя.
Это ответил не я, это ответил мой рот. Сам. Я уже не мог отвечать. Еще через пару минут я понял, что организм все-таки не сдается без боя. Начинает активно отторгать принятое. У организма есть на подобные случаи испытанная модель поведения под названием рвотный рефлекс, не к столу будет сказано. И в ближайшей перспективе меня ждет этот не очень эстетичный процесс. А значит, пора любоваться природой.
Кое-как нахожу ноги.
— Павлон, ты куда?
— Надо. Раз-раз-разгрузиться. Полный бак.
— Гальюн за углом. Только он досками забит. Перебор.
…Ушастый гармонист, битловская «Мишель». Задорный деревенский мат. Лица-лица-лица. Душный предбанник. Дверь. Тощая собачка. Прохлада. Темнота. Белая полная луна. Звезды. Стрекот кузнечиков, травка… Вечерело… Понеслось…
Несется…
Несется…
Ну и запашок!..
Разгрузка закончена. Полегчало…
…Я рухнул в высокую, душистую траву и отдышался. Резкость картинки улучшалась, пчелы из башки улетели, способность к реальному восприятию жизни частично вернулась. Вот что значит деревенский воздух. А какое красивое небо, какие звезды и планеты. Наверняка там, где-нибудь за сотни световых лет, лежит сейчас на зеленой травке такой же перепивший Паша и смотрит на меня… Эй, друг! Ты меня слышишь?
