– Вот она! – кукарекнул гаденыш, выцелив наколочку, – Это ОН!
Затылок Шрама сокрушило нечто продолговатое, плотное, шуршащее, типа «колбаски» с песком...
...Расклеил зенки... Белым ручьем тек весь в точечках и трещинках потолок в серых берегах стен. Как банки на спине простуженного, лепились к потолку круглые плафоны. Коридор «Углов», фига с два спутаешь. И его, Шрама, несут на руках, как раненого бойца. И Шрам потихоньку въехал, в какой кабинет его сейчас заносят.
И Шрам испытал не самое сильное в жизни удивление, когда его перевернули, посадили на стул и он узырил повинно скисшего начальника СИЗО Холмогорова, а рядом дедушку в плетенном кресле. Дедушку при трости, котяре, при графинах и фруктах, и при толстомордых шестерках за спиной.
– Здравствуй, соколик, – прошамкал Вензель. – Где же тебя носило?
– За гостинцем отлучался, – нашел силы предъявить зубы в улыбке Сергей.
– Значит так. Долго пылить не будем. «Прогноз погоды на завтра удовлетворительный», – пригубил виски старик. – Я лишаю тебя «Венком-капитала», «Углов» и нефтекомбината, а за это ты выводишь меня на списки. Зато живой останешься, – в его словах было столько же правды, сколько перхоти в волосах после «Вош энд гоу».
– А что, Апаксин не в жилу пришелся? – фыркнул Шрам.
– Чуть не забыл, за «Гостиный двор» будешь на карачках ползать и темя пеплом посыпать.
– Не катит, Вензель. Лучше сразу кончай.
– Это ж когда я кого сразу кончал? Без мук нестерпимых?
– Ну, мучай, коль тебе такой кайф от этого. Только как же понятия, Вензель? Одно дело, ты б меня за западло какое на беляши почикал, а так выходит – ради грязных денежек нормального человека люто урыть собрался.
– Знаешь, Шрам, открою тебе одну страшную тайну. Как-то глубоко насрать мне на понятия.
Глава пятнадцатая. Бес понятий.
Теперь позвольте пару слов без протокола.
Чему нас учит, так сказать, семья и школа?
Тому, что жизнь сама таких накажет строго.
Тут мы согласны. Скажи, Серега!
Евгений Ильич Фейгин в глубокой задумчивости вернулся в родной кабинет. Ничего особенно помпезного – буковый столик за пять штук бакинских, креслице – штука, шкафы и прочая лабуда – еще шесть штук. Но не эти подсчеты производил в уме Евгений Ильич. Только что в Комитете финансов ему намекнули, что с марта намечается повышение акцизов на бытовую технику. И господин Фейгин прикидывал, сколько бабок безболезненно он сможет снять с других направлений, чтоб затарить склады в январе-феврале по максимуму.
Пялясь в неведомую точку (около четырех с половиной миллионов долларов) перед собой и больше ничего не видя, господин Фейгин (а пять миллионов?) на автопилоте обошел (можно и пять с половиной миллионов долларов) стул для посетителей, стол и осел в штучное кресло. Сумма в его голове приближалась к шести миллионам долларов. И это было так занимательно, что Евгений Ильич прозевал момент, когда в кабинете появился посторонний.
Кто пустил без доклада? Точнее, посторонняя.
Анжела остановилась перед навороченным столом чиновника, прекрасная, загадочная и холодная, будто Снежная Королева. И перво-наперво свысока глянула огромными студеными глазами в глазки растерявшегося владельца кабинета.
– Кто вас пустил без доклада? – хозяин кабинета был очень суров, но глазки выдавали, что он уже проиграл эту дуэль.
Да, я – такая! Ну и что? Ненавижу барыг дешевых и прочую петушащуюся мелкоту. Ненавижу чиновников, непременно потных и женатых, с жопами разной ширины под разные кресла, но этих я люблю потрошить и обламывать. Да, Анжелу классно подготовили и настропалили. И теперь предстояло эту безумную роль сыграть.
Типа, ленясь что-либо объяснять, Анжела уверенно села на гостевой стул, шикарно закинула ножку на ножку, закурила «Салем» и стряхнула пепел прямо на бумажки под носом Евгения Ильича. Первый пепел, как первый снег.
– Мне что, охрану вызвать? – еще пуще посуровел голос чиновника.
Но Анжела смерила и смирила шустрика взглядом «Не пыли, мальчик», и вот здесь пошла в ход ее ГЛАВНАЯ УЛЫБКА. Как выстрел наповал.
Контуженный Евгений Ильич вмерз в кресло, а руки приросли к столу, будто чужие.
Анжелу готовили спецы высшей категории. Вокруг Фейгина произвели геологоразведку методом глубокого бурения. Были перетряхнуты все грязные простыни, выметен и рассмотрен под микроскопом мусор из под кровати, лучшие теоретики фрейдизма дали рекомендации. Были срочно затребованы лучшие визажисты и косметологи. И теперь Анжела выглядела, как самая потаенная и самая неисполнимая мечта господина Фейгина, как оружие массового поражения всех сексуальных фантазий господина Фейгина.
Сохраняя подчеркнутую холодность и невозмутимость Анжела выбрала из роскошного настольного прибора красный фломастер и обвела ним заголовок статьи в лежащей на столе газете.
– Откуда на моем столе эта газета? – подумал вслух Евгений Ильич, – Что вам в конце концов надо?
В ответ только напрочь сносящая башню улыбка. (Какая я замечательная актриса! Или – какая я замечательная женщина, которые все от природы актрисы! Как я обворожительно улыбаюсь, когда тянет скривиться и показать этому недоделышу средний палец).
– Как вас сюда пропустили?
Хотелось объяснить этому мужчинке, что она войдет, куда захочет, если захочет. Но роль есть роль – продолжая улыбаться наповал, Анжела еще раз обвела кроваво-красной чертой заголовок в газете. Теперь уж не прочитать его было никак нельзя.
– «Петербург намерен объединиться с Ленобластью». В городской администрации все настойчивее обсуждают... – зашевелил губами Евгений Ильич и осекся, – Вы мне объясните, что все это значит?!
Анжела курила и отпадно улыбалась. Но не только. Из рукава делового костюма свободной рукой она выудила свернутые в трубочку листы бумаги и развернула под носом чиновника поверх горки табачного пепла. (Деловой костюм она вытребовала, раскапризничавшись, что ей нечего надеть для сегодняшнего визита, что актриса в неподходящем наряде чувствует себя неуверенно. Хороший костюмчик оторвала, а уж по цене, ой мама!..)
«Только для высшего руководящего звена. Перечень сотрудников объединенного правительства Санкт-Петербурга и Ленобласти...» – жадно сжевали первые слова на документе глазки чинуши. И под длинным – на несколько страниц – перечнем фамилий красовалась знакомая подпись губернатора и круглая печать.
А гостья продолжала улыбаться непроницаемо, обворожительно и пугающе. (Умеет она, умеет. Не умела бы, варилась бы в каких-нибудь секретутках и жила бы в какой-нибудь коммуналке).
– Откуда у вас этот документ? Даже я не имею права знакомиться с этим документом! – засыкотел чиновник.
Гостья затянулась сигаретой с видом «У вас все такие тупые?» и тем же фломастером, отшелестев уголки страничек внутрь стопки, мазнула меж двух фамилий, будто отпечаток губной помады оставила. А фамилии те – Фандорин и Фирсов. И тут Евгений Ильич въехал!
