Батька сел за стол не ответив на участливый вопрос.
— Первый тайм начался с вашей подачи, так? — Савушкин кивнул в сторону ведущей, та растерянно уставилась на него, не зная, что ответить. — Теперь я начинаю. А говорить мы будем о программе. Давайте о вашей. Мне кажется, в городе про нее знают меньше, чем про мою программу, ведь ее занесли в каждый дом. Поэтому всем будет интересно.
— Савушкин, — зло сказал Батька, а почему твоя программа народной называется? Кто тебе дал право от имени всего народа говорить?
— А ты не знаешь? Я ведь программу не с потолка писал. Я попросил народ поделиться своими бедами, напечатали бланки наказов, шесть тысяч человек заполнили. Мало, конечно, но тут уже какая гражданская сознательность есть, такая и есть. Вот почему моя программа народная. Но я хочу сейчас поговорить про вашу.
— Ну…
— Так, раздел «городское благоустройство». Юрий Петрович, вот тут написано: в течении шести месяцев восстановить все поврежденные тепловые коммуникации, все трубы горячего водоснабжения. Мысль хорошая, у нас же не везде, как в Заречье тотальное печное отопление. Пока просто трубы рвутся, а еще года три и замерзнем, как в Приморье. Только вот, твои спецы, которые программу писали, они, часом, не из Ташкента?
— Не понял.
— А ты посчитай. Ведь так и написано: «шесть месяцев спустя, после начала моей работы на посту мэра». Конечно, лучше бы написали — «продолжения», но ведь не в этом дело. Хорошо, никакой инаугурации не будет, двадцать пятого сентября вас выбрали, двадцать шестого начались ремонтные работы. А самый поздний срок начала отопительного сезона у нас — десятое октября. Это у них, в Ташкенте может и можно в декабре ремонтировать теплосеть, без риска угробить весь Ташкент. Но у нас-то не ваша любимая Анталья, Юрий Петрович. У нас…
Ведущая. Слово Юрию Петровичу.
— Ты можешь без демагогии?
— Моя программа это и есть — без демагогии. Она составлена вместе с нашими специалистами, которые говорят: даже вторая котельная, насквозь прогнившая, еще одну зиму простоит. Останавливать ее и менять трубы в Центральном районе нужно весной — зиму переживем. Вас я вредителем не считаю, так что думаю, что ваша программа, всего лишь шутка.
Ведущая. Иван Савушкин, вам замечание за неэтичное ведение дискуссии.
— Ванюша, а можно твою программку посмотреть?
— Смотрите, не жалко.
Савушкин протянул Батьке программу. Тот впился в нее глазами, как учитель обществоведения в «Плейбой», конфискованный на уроке у комсомольца-десятиклассника.
— Читайте, читайте, Юрий Петрович. Это все, что жители нашего города думали о его проблемах, но боялись сказать. Что вы губами шевелите, хотите заучить наизусть? Не надо, дарю экземпляр.
Ведущая. Иван Савушкин, вам замечание за неэтичное ведение дискуссии.
— Ну, извините. Юрий Петрович, или вы хотите экзамен устроить?
— Хочу! Вот ты говоришь: восстановить отмененный третий автобусный маршрут: Автовокзал-Заречье. Откуда ты автобусы на эту линию возьмешь? Автопарк у нас сплошная рухлядь, а там сплошные овраги.
— Автопарк сплошная рухлядь? Тебе как мэру виднее. Но там старые автобусы и не нужны. Не надо покупать у соседей списанные «Икарусы» — дешево, да гнило. Надо будет купить Павловские «пазики»: два за наличку, два взять в лизинг. Все это обойдется в три миллиона — деньги в казне найдутся, зато они пробегают лет пять без ремонта. А большие автобусы для Заречья не нужны, это тоже проработано. Ответ принят?
— Раз мы до Заречья дошли… Видишь, тут же с водопроводом вечная проблема. А ты решил ее за год разгрести. Не верю…
* * *
— Еще хочешь?
— Что?
— Ремня, чего еще. Ну, отвечай, а то добавлю!
— Не хочу.
— Это правильно. Значит так, садишься и пишешь объяснительную. Просто, перекатаешь эту бумагу, своими словами. Добавь, что сам платил за работу. Потом будет интервью на камеру. Чего молчишь? Еще ремня?
— Нет.
— Тогда приступай. Мы все люди деловые, времени мало. Дрынов, можешь отпустить.
Антон оттолкнулся от стола, выпрямился, натянул брюки, поправил молнию (пуговицы лежали на полу). Сел было на стул, но тотчас же его лицо исказила дикая гримаса. Он отодвинул стул, влез на него коленями, взял ручку.
Шурыгин и Дрынов зашлись в приступе чистого, естественного, жеребячьего смеха.
— Вот что такое муки творчества. Давай, твори! И побыстрее!
* * *
— …Вполне хватит шести километров труб именно этого диаметра. Трубы придется купить в Челябинске, может быть, по бартеру, в обмен на два катка, которые город получит от завода в счет недополученных налогов. И как тебе самому не пришла в голову такая комбинация?
Ведущая. Иван Савушкин, вам замечание за неэтичное ведение дискуссии.
— Наташа, — обернулся к ней Савушкин, я заявляю в прямом эфире: после того, как стану мэром, с телевидения не будет уволен ни один сотрудник. Поэтому, прошу вас, не краснейте, когда делаете мне замечания или обрываете меня.
— Ванюша, с тобой можно спорить до морковкиного заговенья.
— Вы хотите прекратить?
— Не, я курить хочу. Перерыв.
Савушкин пожал плечами и встал из за стола, улыбнувшись зрителям. Батька юркнул в соседнюю комнату и схватил мобилу, пока даже еще не закрылась дверь.
— Шурыгин, как у тебя? Этот, который с рисунками, раскололся?
— Порядок. Только что дожали, пишет. Потом возьмем интервью. Может пока тебе какое-нибудь другое показания в эфире зачитать? Мы повозились, маленько, и порядок, все дали интервью. Даже без травм обошлось.
— Нет, Коля! Я хочу, чтобы его показания, в прямом эфире. Давай, я еще пять минут курить буду, постарайся позвонить, если успеешь закончить.
* * *
— Черт! Как похабно ждать-то! И Котелкова нет. Гулин, расскажи историю про Шевчука.
— Какую?
— Ты же сам говорил: «Ну, допустим, Шевчук».
— Да, было такое. В Белгороде. Было так. Возле штаба кафе «Фортепьяно», в музыкальном стиле. На стенах инструменты, плакаты, соответствующее меню: рыбный салат «Аквариум», жаркое «Земфира», закуска «Чайф», кстати, все очень даже. Тогда приехал наш великий идеолог Саша Яшин. Весь сухонький, с бородкой, похож на одного известного певца.
Вошли в кафе, там творческая полутьма. Подбегает официантка, сунула меню, ждет с блокнотцем, потом внимательно смотрит. Приняла заказ, убежала, шепчется с барменом: «Он. Не, он не такой. А я говорю — он. Точно, он». Подходит и так несмело: «Извините, вы не Юрий Шевчук». А коварный Котелков, помнящий вологодскую историю, говорит: «Ну, допустим, Шевчук». И тут же начинает обсуждать с Сашей подробности бюджета кампании и прочие дела, но если вслушиваться заинтересованным ухом, то может показаться, будто певец и импресарио обсуждают условия контракта.
