Полковник Князев брезгливо поморщился.
Открыв рот, старший матрос Заруба смотрел на негра так, что старпом яростным зырком указал ему на дверь. Заруба ретировался, но вряд ли обратно на пост. Должно быть, побежал товарищам рассказывать.
Командир корабля наконец попытался подчинить ход событий себе, хотя опрокинутые в трюма сто пятьдесят спирта подсовывали разгильдяйские мысли, типа того, что в День Флота и не такие чудеса могут случиться.
– Вас не затруднит объяснить все ещё раз? Мы с Афанасием Никитичем с удовольствием послушали бы. Все-таки вы появились несколько шумновато.
Старик тяжело вздохнул и рывком заставил себя встать.
– Значит, так. Это, – его сухой длинный палец указал на негра, – сын одного из племенных вождей Конго. Энтони Хутчиш его кличут. Поскольку племя евоное очень влиятельное, да и мамашка у него была американка, платиновая блондинка, сопляк был отправлен в Штаты, где получил высшее образование и приобщился к благам цивилизации. – Ненавидящий взгляд на магнитолу. – Хотя, по-моему, остался баран бараном.
Врубившись, в чем дело, старпом выступил вперед и, как вдалбливали на инструктажах перед заходом в порты чужих стран, вытянул руки по швам и произнес с отработанным достоинством:
– Мы рады приветствовать на территории нашего корабля представителя дружественной нам цивилизации.
– Назад!!! – зычно рыкнул старик и прихлопнул потянувшуюся к выключателю магнитолы черную руку.
– И все-таки хотелось бы понять, чем обязан, – настаивал на продолжении рассказа Ярослав Данилович.
– Так я и говорю. – Однорукий дед смахнул каплю пота со лба, горестно посмотрел на ладонь и вытер её о брюки. – Влияние родственников оказалось столь велико, что после получения диплома бакалавра, уж не буду распространяться, сколько буйволовых шкур это стоило, оболтуса по настоянию вождей забрили в полицейскую академию, а оттуда перевели в Интерпол. И вот он здесь, черт белобрысый…
– Но мы-то при чем?
Ярослав Данилович позволил себе улыбнуться. Очень уж его забавляла эта комическая пара. Опять же – сто пятьдесят грамм грели душу.
– А я объясню. – Старик развернулся на каблуках и зашагал в другой конец стола. – Из оперативных источников нашему отделу стало известно, что одесские мафиозники на последнем сходняке решили «вслепую» использовать ваш корабль для переброски в Питер партии героина. Таможенному досмотру вы же не подлежите? Не подлежите. Вот. Беспроигрышное дело. А меня, – полковник не стал выдерживать положенную после столь пренеприятнейшего сообщения паузу, – приписали к этому, мягко говоря, полномочному представителю Интерпола – чтоб он опыта набирался. Вызвали, нож к горлу приставили и говорят: или сопровождай эфиопа, или катись на пенсию. Кому охота на пенсию? Вам охота на пенсию? И так еле-еле на плаву держусь. Одной рукой.
Шутка не прошла: офицерам было не до шуток.
– Подождите, – потряс головой старпом, отгоняя веселящиеся в висках полтораста грамм «шила». – Вы же говорили, что он из Конго…
– Да хоть из Буркина-Фасо!.. – взорвался полковник и двумя пальцами, большим и указательным, с силой потер глаза. – Ох, извините, нервы уже ни к черту с этим мавром… Да какая разница? Главное, что у вас на корабле спрятано два кило героина. Наша задача – героин изъять, а вместо него положить два кило муки. Команда не должна ни о чем подозревать! Надеюсь на вашу поддержку.
– Какой муки? – перестал трясти головой старпом.
– Какой-какой – маисовой… Тьфу, какой маисовой, бляха-муха! Конечно, обычной, пшеничной, первого сорта. В мешок с мукой мы запрячем маячок, а когда получатели изымут товар, тут-то мы их… На берегу, конечно. Так что экипаж корабля будет ни при чем. Честь мундира не пострадает.
– А у нас на камбузе муки, кажется, осталось килограмма три, не больше…
Старпом беспомощно посмотрел на Ярослава Даниловича.
– Папа, – вдруг подал голос негр и одарил однорукого старца лучшей из своих улыбок, – вы заставляете меня краснеть. Ваши методы отстали от жизни.
Негр говорил на русском без малейшего акцента. Придерживаемый рукой музыкальный шифоньер по-прежнему покоился на плече. Видать, был не в тягость.
– Молчи, животное! – взревел старик. – Да я своего первого «языка» брал, когда тебя ещё и в проекте не было!
И все-таки Ярославу Даниловичу почудилось, что за показной яростью однорукого скрываются теплые чувства. Чего со спирту не померещится…
– А я, папа, не просил вас тащиться со мной на это задание, – чуть обиженно возразил негр. – Сами с усами.
– Вот уж дудки! – Старик показал напарнику жилистую фигу. – Я сказал: без меня – ни на шаг! Тем более дело такое тонкое. Дров наломаешь, а отвечать кто будет? Генерал Семен будет?
Потом он повернулся к морякам и безнадежно махнул рукой: дескать, сами видите, во что я вляпался.
– Что я только ни делал, чтобы отучить этого клоуна называть меня папой! Но у них на родине так принято. Нет, не подумайте, ещё с утра я не был расистом. Расист я последние два часа – с того момента, как повстречался с этим зулусом.
– Так он действительно иностранец? – невпопад спросил старпом.
– А где вы видели небритого российского мента? – логично ответил вопросом однорукий полковник.
– Подождите, подождите. – Теперь пришла пора трясти головой капитану. – Значит, вы утверждаете, что на вверенном мне корабле преступники переправляют…
– Не я утверждаю. Это он утверждает. – Очередной кивок на спутника. – По агентурным данным, мол, так выходит.
– Не может быть, – вслух подумал командир.
– Почему же не может? – возразил старпом. – Очень даже может. Помните знаменитую байку про «дивизион плохой погоды
[75]
»? Как матросы на рынке в Бессарабии свинью купили в складчину и незаметно на корабль переправили…
– Свинью? – переспросил, бликуя зубами, негр. – Это на украинском жаргоне «экстази»?
Огоньки в кроссовках блеснули охотничьим азартом. Нынешнее обмундирование Хутчиш позаимствовал в подворотне универа
[76]
у торговавшего «косяками» студентика-нигерийца. При столь доходном бизнесе тот голым не останется, а Анатолию нужнее. Ему ещё Родину спасать.
– А он, случайно, не мусульманин? – переняв манеру однорукого говорить о присутствующем негре в третьем лице, поинтересовался капитан.
– Нет, – успокоил старик.
– Тогда ладно… Нет, все равно я не понимаю. Кто подложил? Когда? Ведь чужие здесь не ходят.
