И его истошный крик вышвырнул Алину из транса. Тяжело дыша, истекая потом, пошатываясь на непослушных ногах, сестра Алина с удивлением обвела взглядом стены. С трудом вспомнила — кто она, где она и зачем она здесь. И по щекам девушки потекли слезы радости.
— Они живые! — возмутился выходец с того света Чек. — Живые!!!
— Назовитесь! — отставив греметь пестиком и кюветой, властно приказал Валера разупокоенным телам.
И отозвались они в соответствии с деяниями их:
— Заремба Аркадий Геннадьевич, — бесцветно зашевелил навсегда остывшими губами Хляст, — В армии надо мной подшутили, за хлястик шинели пристегнули к турникету в метро. С той поры и прилипла ко мне эта мерзкая кличка «Хлястик». С ней и помер. Погиб двадцать восьмого октября двухтысяче третьего от рождества Христова года при попытке сделать заказ на убийство.
— Чалкин Венедикт Архипович. Семьдесят первого года рождения, — забубнил в свою очередь Чек, — Я из тех, у кого в жизни ночей больше чем дней. После ПТУ забил болт на родной завод. Дружки вальяжные появились, и покатился я по наклонной к философскому разврату. Так и докатился до шестерения на Богдухана. Однажды с подельником решили бомбануть лоха, которому зачем-то понадобились Злаки Зодиака. Ясен пень, собирались втюхать не зелье, а сушеную ромашку. Отрепетировали. А лох оказался шизовый. Психанул. Началась драка. Мне трехкилограммовая банка «Нескафе» шарах по темечку — и поминай как звали.
— Эй вы, граждане, лишенные планов на будущее, где Богдухан прячет свое истинное тело!? — Сурово спросил Валерий, притормозив сжимаемые в руках, как марокасс и бубен, пестик и кювету.
— В Караганде! — зло бросил так и не размеживший век цвета гнилого яблока Чалкин Венедикт Архипович. Не то, чтобы он совсем не двигался. Нет, он совершал столько же минимальных движений, сколько и живец. Но пластика этих движений отличалась разительно, как отличается пластика гражданина, несущего полную кружку с пивом от стойки, от пластики персонажа, мнущегося за пивом в очереди.
— Заткнись, червивый, — цыкнул на младшего партнера Хляст, — Тебе по сроку смерти не положено лезть поперед батьки в пекло. А вам, господа хорошие, скажу: пусть я отправился в лучший мир, Богдухан стукача и под землей достанет. Поэтому делайте, что хотите, тайну я вам не открою!
— Где Богдухан прячет свое истинное тело? — во второй раз прозвучал вопрос Валерия. Голос страшный и всезажигающий, как камень Маргарит.
— При жизни я тащился от Боба Марли, — лениво процедил Чек, — Но вы отняли у меня последнее удовольствие. И после этого еще что-то спрашиваете?
— Салабонам слова не давали! — повысил голос Хляст, — До Страшного Суда будешь вместо дедушки в геенне огненной париться! А на вас, господа хорошие, я чихал из глубокой штольни!
— Файл закрой! — огрызнулся на реплику старослужащего жмурика Чек, — Тоже мне, земеля обетованный.
— Холодно! Холодно! — заскулила Алина, кутаясь в собственные ладони.
— А может, им звезды Давида на груди вырезать, чтобы в молчанку не играли? — хищно раздул ноздри Валера, более чем когда либо похожий сейчас на дикого разбойника-кота.
— Да разве ж мы звери? — ужаснулась Алина и, дрожа от холода, принялась увещевать запирающихся хлопцев-холодцов, — Мальчики, миленькие, может, у вас последние желания остались? Может, саваны шелковые хотите? Может, могилки, чтобы грунт песчаный и никаких проточных вод? Может, гробы химией против короедов обработать? Может, родендроны на могилках посадить?
Подельники-зомби ответили гордым презрительным молчанием, они прели от кайфа, что кому-то еще нужны на ЭТОМ свете и надеялись поизгаляться над допросчиками по классу V.I.P. И, понятно, ЖИВОЕ ВРЕМЯ потянуть.
— Что ты с ними цацкаешься? — озлился на подругу Валерий, — Я вот возьму, у каждого по ноге отрежу и бродячим собакам брошу! — ногти художника плотоядно заскребли пестик и кювету, загривок встал ершом, и даже кошачьи усики вздыбились.
— Фашисты! — кривляясь, возопил Чек, — Ваша совесть вам не простит! Вы приговариваетесь к пожизненным воспоминаниям! — Ой, как перло товарища Чалкина от ситуации. Терпеливые слушатели есть и ни куда не денутся, какую бы пургу он не нес. А он будет и еще раз будет нести развесистую пургу, ведь возвращаться в небытие ему не хоцца.
— Мне в смоле кипеть не слабо, — ерничая не хуже салабона, гордо фыркнул Хляст, — Не страшны мне твои пытки, инквизитор!
— Мой дедушка был красным партизаном! — вдохновленно подхватил Чек, — Я весь в него!
— Так держать, салага! — одобрил проявление виртуального героизма Хляст, — Мертвые не потеют от страха!
Это издевательство мертвых над живыми могло бы тянуться, будто качественная бабл-гум. И уже казалось здесь присутствующим живым, что форс-мажор не преодолим. И тогда Максим снял с шеи старый амулет крестного отца. И данная ерундовина звякнула цепочкой тихо-тихо, но Хляст этот звук услышал и на удивление беспокойно заерзал сухожилиями. А Храпунов плавно, с садистской улыбочкой стал приближаться, оставляя грязные следы на попранных историях болезней. И чем ближе он оказывался, тем большее смятение охватывало принудительно оживленных.
— Это случайно не именной исаявский амулет на серебряной цепочке у вас тренькнул? — не выдержав, уже не наигранно заискивающе спросил Хляст. Сквозняк зашевелил его волосы, и было похоже, словно они встали дыбом.
За окном луна выбралась из дебрей туч, будто кто-то снял с раны ватно-марлевую повязку. Внимание Максима вдруг отвлек посторонний подозрительный звук: все в порядке, это оголенная до пупа Алина от дубака стучала зубами.
— Эта песня посвящается нашим дорогим гостям из лунной астралии! Сейчас я вас, бесово отродье, осенять буду! — глухо посулил потомственный исаявец.
— Да вы на ЭТОМ свете совсем озверели! Отпевайте меня, святой водой кропите — своих не выдам! — Уже реально стал запираться Заремба Аркадий Геннадьевич.
И, наверное, сдержал бы слово усопший гражданин Хляст, да подкачал Чек:
— Все скажу, только медь святую уберите!
— Ну? — довольно осклабился Валера.
— Богдухан — хитрый. Он там, где его никто искать не додумается. На нарах в камере ИСА..! — неожиданно мертвец схватился обоими руками за горло, страшно захрипел, будто подавился рыбьей костью, и опрокинулся на спину, остаточно суча пятками. Вывалившееся из его рта куриное сердечко скатилось с подгорелой простыни…
И только тогда Максим понял, в чем причина мгновенного обрыва связи. Верный хозяину и после смерти Хляст незаметно нащупал рукой провод, питающий Чека, и рывком вырвал шнур из дебрей электрощита. А за тем дернул и свой провод. И, словно раскусив ампулу с цианидом, завалился бездыханный на спину.
А дважды один и тот же ритуал, как известно, не прокатывает.
* * *
Дина Матиевна распорядилась свернуть наружное наблюдение и последний раз из-за спины шофера глянула в зеркальце: как говориться, перед смертью не надышишься. Мысленно приказав себе не бздеть, она вышла из служебной тридцать первой «Волги» цвета кефира на тротуар. По статусу Матиевна имела право разъезжать хоть на антикварной «Чайке», но зачем выеживаться?
