Стул перед столом был из осины и прикручен шурупами к полу. На ветхом шкафу обгладывалось молью чучело петуха, настолько серого от пыли, что Макс было принял за чучело совы. А на стене вместо портрета начальника петербургских внутренних дел висел надоедливый портрет лукаво прищурившегося Циолковского.
— Принимайте подкрепление, — цинично проволок Валеру Максим к середине кабинета и силком усадил на осиновый стул. Сам же сквозь маску бывалого угодника сторожко осмотрелся. Но на ловушку сцена не тянула даже с точки зрения страдальца от мании преследования, так здесь антуражно все было уютно и сонно.
Повезло. Итак, в кабинете маячил лишь совсем еще зеленый юнец: на пядь длинней, чем полагается по уставу, чуб; взгляд глубоко посаженных глаз загодя предупредительно-покорный; редко приветствуемые бритвой бледные от ответственности скулы и под корень обкусанные ногти. Предварительный диагноз — типичный неврастеник. Диагноз окончательный — приятный объект для работы.
— Браток, — покровительственно распорядился налегший пузом в лучших традициях вестернов на стол Максим. — Оформи этого пылегрима на трое суток. — Буквочку «ы» в жаргонном термине «пылегрим» Храпунов прогудел с особым шиком.
— Что они с вами сделали, гады! — восхищенно уставился на героя зеленый.
— Да, братишка, чуть тапочки на орбиту не метнул. — Храпунов раздулся от важности, углядел на столе пыльный графин и столь же замурзанный стакан, для эксперта просто счастье снимать с них отпечатки пальцев, и, тем не менее, плеснул воды столь щедро, что вокруг стакана образовалась лужица. — Вода живая? — За лужу МакМак виноватым себя не почувствовал.
— Нет, но… — паренек, упакованный в обычную серую форму, но на петлицах петушиные головы, замялся.
— Освященная?
— Нет.
— Водопроводная?
— Есть маленько, — паренек не скрывал стыда.
Максим жадно выхлестал стакан и брезгливо кивнул на Валерика.
— Оформляй гайдамаку по Статье «Веди», пункт «Ять».
Циолковский вопреки ожиданиям Максима смотрел с портрета благостно. Здесь стоит объяснить, что обильно развешанные по кулуарам ИСАЯ портреты дедушки советской космонавтики вели себя незаменимо не только при охоте на клятвопреступников. Это были настенные экзорцические индикаторы широкого профиля, аналогичный эффект наблюдался и у портретов Гребахи, только с полярным знаком.
После брошенной на пристрелку реплики пауза не могла не возникнуть. Герой, которого юноша почти боготворил, нарушал предписания с особым цинизмом. Может, героям сие и позволено в запредельных высях, но спросят потом с мальца. И в соответствии с должностью спросят, и в соответствии с должностными инструкциями, и где гарантия, что богоподобный герой тогда снизойдет заступиться?
— По уставу так не положено, — чувствуя себя перед героем последней штабной сволочью, промямлил парнишка.
— Что, брат, только из спецшколы имени страстотерпимцев Бориса и Глеба? — Максим раздумывал, не разыграть ли ему почетный обморок от ранения, авось догматик устыдится.
— Какое это имеет значение? — Нежданно окреп голос юнца, он изобрел выход из конфликта между совестью и долгом. — Давайте, я вызову старшего дежурного офицера?
На объективный взгляд такая реакция заслуживала только уважения, именно подобные буквалисты здесь и нужны. И юнец, не ведая того, огреб бы от Храпунова хвалебную характеристику, если бы МакМаку поручили проверку. Но случай, приведший Храпунова сюда под гримом… Короче, юниор повернул фортуну к Максимычу раком.
— А я тебе объясню, какое! — Храпунов понял, что обмороком делу не поможешь, переходим к варианту «Буки». — Я кровь проливал, я по притонам вшей кормил, я гоблинов голыми руками душил, вот какое это имеет значение! Я знаю стихотворение о потоке времени, который размывает стену настоящего, и на ней появляются все новые узоры, часть которых мы называем прошлым. Память уверяет нас, что вчерашний день действительно был, но как знать, не появилась ли вся эта память с первым утренним лучом? — Корчил классический синдром фронтовика Храпунов. — Я видел, как призраки утаскивают пассажиров метрополитена с перрона в туннели и там пируют, и среди пассажиров были мои товарищи! Я видел, что остается после охоты оборотня на грибников, и среди грибников были женщины и дети, вот какое мне до этого дело! А ты знаешь, что мои глаза имели удовольствие наблюдать сошествие с небес языческой богини смерти Моры!? А твои глаза медленно закрываются, медленно закрываются, медленно закрываются… Тебе хочется спать… хочется спать… глаза закрываются… ты засыпаешь.
Проворно оказавшийся рядом с закатившим глазки салагой Валера не дал тому брыкнуться под стол в позицию шахматного короля при раскладе «Мат».
— Вот перед тобой задержанный, — продолжал гипнотически вещать и пучить зеньки Максим, — Я тут отлучусь на минутку, а ты, черпак, ему покажи, чему там вас в спецшколе учили. — Прихватив стакан, Храпунов направился к порогу. Его движение завихрило пыль на папках в распахнутом сейфе, но не серьезно, слишком залежалые запасы пыли там фигурировали.
— Повязочку-то сними, — иронично поцокал языком Валера, — А то получается: «Щорс идет под знаменем, красный командир. Голова повязана, кровь на рукаве…
За дверью пучилась и тужилась следующая мелодия из древних социалистических маршей, но сквозь препятствие не угадывалась. Пока Макс сдирал повязку с подсохшим кетчупом и наспех вытирался, Валера успел доцитировать:
— След кровавый стелится по сырой земле». И, кстати, какого лешего ты меня «гайдамаком» назвал? Обидно.
Рядом с Валерой, заворожено зажмурив глаза, паренек в обычной серой форме, но на петлицах бравые петушки, вопил, тщательно топал ногами и брызгал слюной:
— Ты, шишага последний! — а ведь совсем еще на вид был мальчишка, и такими нехорошими словами выражался! — Ты обвиняешься по статье «Ять», часть «Веди» секретного приложения к Уголовному кодексу!
— Что я сделал такого, гражданин начальник? — добросовестно заскулил Валера, провожая терпеливой улыбкой выскользнувшего со стаканом за дверь Храпунова.
— Ты душу дьяволу продал!
— Неправда ваша, не продавал.
— А это что!? — хлопнул остающийся в иллюзорном мире мальчишка об стол первым попавшимся подробно исписанным пергаментом с подписью кровью, — Это по-твоему не улики?!
— Ничего я не продавал! Разве что самый краешек. — Пока еще забавлял дилетанскими потугами молодой человек художника от парфюмерной магии.
— Тебе грозит от пожизненного пострижения в монахи до проверки на ведьмовство со связанным по рукам и ногам в холодной купели!
[49]
Валере наскучило отпираться:
