Однако она увидела совсем другое.
Павел Петрович сидел посреди кухни на табуретке, красный как
рак. Под левым глазом у него наливался изумительный живописный синяк. Правое
ухо распухло и горело, как вечный огонь на Марсовом поле. Руки он сложил на
коленях, а взгляд опустил в пол, как будто изучая узор линолеума. Рядом с ним
сидел унылый коренастый милиционер лет тридцати с отчетливо намечающейся
лысиной. Он разложил на кухонном столе какие-то бумаги и заполнял их, от
усердия высунув кончик языка и покачивая ногой.
— Паша! — воскликнула Надежда, подбегая к
Соколову. — Ты жив!
— Понимаешь, Надя, — проговорил тот
виновато, — я выходил утром по делам, а когда вернулся, забыл отключить
сигнализацию… ну, тут вдруг эти.., ребята ворвались и повалили меня на пол…
— А гражданин Соколов попытался оказать
сопротивление, — вредным голосом сообщил милиционер, не отрываясь от
бумаг.
— Понимаешь, Надя, я подумал, что это…
злоумышленники, — признался Павел Петрович, — ну, после вчерашней
истории…
— Что за история? — заинтересовался милиционер и
поднял глаза. — С вами вчера что-то произошло?
— Ничего-ничего! — хором воскликнули Надежда
Николаевна и Павел Петрович. — Совершенно ничего!
Милиционер окинул их долгим подозрительным взглядом и
хмыкнул:
— Допустим.., значит, гражданка Лебедева, я так
понимаю, что вы опознаете находящегося здесь гражданина Соколова?
— Опознаю, — с тяжелым вздохом согласилась
Надежда.
— Тогда распишитесь вот здесь, — он ткнул кончиком
ручки в пустую графу, — и очень вас прошу, предупреждайте своих гостей,
чтобы они своевременно отключали сигнализацию…
— Конечно, — энергично кивнула Надежда,
расписываясь в клеточке.
— Так и быть, мы не станем возбуждать дело по факту
сопротивления при исполнении обязанностей.., не станем, Малинин?
— Не станем, — отозвался из коридора лопоухий
милиционер и появился на пороге кухни.
— Спасибо… — пробормотала Надежда. Может быть, чаю? Или
кофе? У меня печенье есть, домашнее…
— Мы вообще-то торопимся… — задумался старший сержант
Огурцов, — но если уж домашнее…
Через полчаса Надежда Николаевна проводила Малинина и
Огурцова и закрыла за ними дверь. При этом она заметила выглянувшую на площадку
соседку Марью Петровну. Вид у соседки был весьма заинтересованный, но Надежда
сделала вид, что не понимает намеков, и захлопнула дверь своей квартиры.
Когда Надежда вернулась на кухню, Павел Петрович обиженно
проговорил:
— Еще печеньем домашним их угощать.., а они меня, между
прочим, на пол, и руки за спит ну…
— Я же тебе говорила, что, приходя, надо в первую
очередь отключить сигнализацию! — проговорила Надежда Николаевна голосом
занудной учительницы младших классов.
— Ну да.., а я забыл, задумался, — покаянно
признался Павел Петрович, — а они сразу на пол и руки за спину…
— Ну, конечно, ты, как всякий профессор, очень
рассеянный, — подначила его Надежда, — все время думаешь о чем-нибудь
умном.., а простые житейские вещи забываешь. Поэтому и папочку перепутал…
— Да не я перепутал, а девица эта! — воскликнул в
сердцах Павел Петрович.
— Ну ладно, — сжалилась над ним Надежда, после
драки кулаками не машут.
Она намочила полотенце холодной водой и приложила к горящему
уху Павла Петровича. С синяком уже ничего нельзя было сделать, теперь он
пройдет все стадии — сначала станет фиолетовым, потом с прозеленью и через
несколько дней начнет желтеть. Полностью же желтизна спадет только через
неделю, так что можно надеяться, что в Париж Павел Петрович попадет с обычным
лицом, и французы не испугаются. Однако на всякий случай Надежда все же смазала
синяк рассасывающей мазью и нашла в ящике стола темные очки.
— Скажи, Паша, — спросила она с обманчивой лаской
в голосе, — будешь ли ты меня слушаться?
— А у меня есть выбор? — ответно спросил
несчастный профессор Соколов.
— Вообще-то нет, — честно ответила Надежда. —
Так что теперь нам точно ничего не остается, кроме как идти по тому списку. Кто
там у нас первый — Севрюгина?
— Севрюгина Л. Б., — с выражением прочитал Павел
Петрович, достав из ящика стола злополучный список, — улица
Сверхсрочников, дом семь, квартира двадцать восемь…
— Ну, вот и хорошо, — удовлетворенно кивнула
Надежда, — улица Сверхсрочников отсюда недалеко, так что с нее и начнем.
* * *
— Ну, и как ты собираешься войти к незнакомым
людям? — скрипел Павел Петрович, карабкаясь вслед за Надеждой по лестнице.
Он и без того чувствовал себя утомленным и разбитым после столкновения с
милицией.
Лифт в доме номер семь по улице Сверхсрочников не работал, к
счастью, подниматься пришлось не очень высоко — на пятый этаж.
— Я полагаюсь на интуицию, — отмахнулась Надежда
Николаевна, — в общем, буду действовать по обстоятельствам…
Едва она прикоснулась к кнопке звонка, дверь двадцать
восьмой квартиры открылась, и перед Надеждой возникла дама, как принято
говорить, бальзаковского возраста, то есть то ли прилично за сорок, то ли около
пятидесяти. На самом деле Бальзак писал о тридцатилетних женщинах, но с тех пор
представления о возрасте значительно изменились.
Дама была весьма солидной комплекции.
На ней был синий шелковый халат, расписанный золотыми
иероглифами, из-под которого некрасиво выпирала обильная рыхлая плоть.
Только Надежда открыла рот, чтобы выдать какую-нибудь
домашнюю заготовку, как хозяйка перехватила у нее инициативу и выпалила:
— Как вы быстро! Я вас еще и не жду! Ой, а вы с мужем?
А я не одета! — и она не без кокетства поплотнее запахнула халат.
Павел Петрович скроил на лице самую свою приветливую улыбку
и на всякий случай спрятался за Надежду. Надежда пыталась что-то сказать, но
хозяйка говорила без умолку, не давая ей вставить ни слова.
— Анджелочка мне так вас и описывала!
Нет, ну она же мне просто как родная! Это такая женщина, что
поискать. Но только ведь вы совсем худенькая, так вам и не обязательно что-то
делать, вам можно все себе позволять.., как я вам завидую! Это же просто мечта…
— Это я-то худенькая? — с грустью проговорила
Надежда Николаевна.
Она уже много лет неустанно боролась с лишним весом, и
борьба эта шла с переменным успехом. Сейчас Надежда находилась на такой стадии,
когда вес временно победил. Конечно, по сравнению с мадам Севрюгиной — а
Надежда надеялась, что видит перед собой именно ее, — она была еще очень
даже в форме, но никогда нельзя сравнивать себя с худшими образцами. Это
приведет к уступкам и ослаблению позиций, а в конечном счете — к неизбежной
капитуляции перед надвигающейся полнотой. Перед собой нужно поставить какой-то
лучший образец, положительный пример, можно даже сказать — недостижимый идеал.
