– Еще немного, и ты мне в любви признаешься.
– Да моя Дашка сама в тебя влюблена по уши. Только о тебе и говорит. Пульхерия сказала, Пульхерия сделала. Она тащится от того, как ты Гранидиных строишь. Ты не боишься быть самой собой и ни под кого не подстраиваешься.
– Спасибо, Паша. Смотри, загоржусь, стану высокомерной, вроде папаши Гранде.
– Нет, тебе это не грозит, – уверенно возразил он.
– Павлик, ты меня переоцениваешь, но за комплимент все равно спасибо. Даже настроение немного поднялось.
Войдя в квартиру, Пульхерия сразу услышала голоса. В гостиной она застала Германа, менеджера Витю, с которым он ездил в Питер, и Штыкина. Следователь с чашкой кофе в руке удобно расположился на диване. На тарелке внушительной горкой высилось фирменное печенье Галины Матвеевны. Чашка с кофе еще была полна, а печенье почти не тронуто, из чего Пульхерия заключила, что Штыкин появился незадолго до ее прихода.
– Пуляшенька, – кинулся к ней Герман, – ты уже знакома с Игорем Петровичем? Он заглянул к нам в надежде, что я смогу ему помочь в расследовании убийства Вики.
Штыкин кивнул, положил в рот печенье и с аппетитом захрустел.
– Извините, Пульхерия Афанасьевна, не смог удержаться, – виновато сказал он, дожевав печенье, – больно уж оно вкусное. Детство напомнило. Но, к сожалению, мне пора.
– Надо же! Убийство! Случится же такое! – причитал Герман. – А я ничем вам помочь не могу? Какая досада?
Пульхерия пыталась убедить себя, что появление Штыкина в порядке вещей, что просто он хотел поговорить с Германом, но беспокойство росло. Он следует за ней буквально по пятам, почти не оставляя времени на размышления, словно пытается застать врасплох. С другой стороны, что он может узнать у Германа? Тот выглядел несколько уставшим, но вполне спокойным и счастливым. Она подошла к нему и поцеловала.
– Пульхерия Афанасьевна, – сказал Витя, – заставьте Германа Александровича прилечь хоть на минутку. Я лично так устал, что готов несколько суток провести в кровати, а он сам вел машину, не позволил мне. Знали бы вы, сколько мы с ним дел провернули! Вечер был просто отпад! Столько суеты! Только около полуночи освободились, а как рассвело, тут же выехали.
– Витюша молодец! – довольно проговорил Герман. – Один я бы не справился. Думаю, он заслужил хорошую премию! – Он сзади обнял Пульхерию за талию и прижался к ней всем телом. – Главный бухгалтер, вы не против?
Штыкин и Витюша тотчас тактично поднялись с дивана и направились к выходу. Пульхерии на миг показалось, что Игорь Петрович вскочил слишком уж поспешно. Герман пошел их провожать, а когда вернулся, она спросила:
– О чем тебя расспрашивал следователь?
– Только о Вике.
– Надеюсь, ты не сказал ему, что она подняла руку на Гришеньку и наставила ему фингал?
– Об этом речи вообще не было. Мой братец его не интересовал. Ведь он той ночью был с тобой.
– Не было его тут… – пробурчала Пульхерия.
Она с самого начала решила рассказать о мнимом алиби Гриши.
– Не было? Но Игорь Петрович сказал…
– Мы так условились с Александром Николаевичем.
– Но, Пуляша, это же… – Он замолчал, так как в комнату вошла Галина Матвеевна и доложила, что обед готов.
Когда она ушла, Пуля сказала:
– Пойдем, за обедом я тебе все расскажу.
Герман с сомнением взглянул на нее, потом обнял, поцеловал и увлек на тот самый диван, на котором она собиралась наставить ему рога с Никитой Назаровым. Пульхерия чувствовала, что он дрожит, словно был в отъезде несколько месяцев. Странно, но совесть ее не мучила. Никита теперь был для нее миражем, чем-то совершенно нереальным. Герман стал раздевать ее дрожащими от нетерпения руками.
– С ума сошел? Обед остынет. Мне этого Галина Матвеевна никогда не простит. Да и Катя может в любой момент с прогулки вернуться.
– Я по тебе так скучал, Пульсенок. Если бы ты знала, как я мечтал об этом. Я гнал машину, как сумасшедший, в надежде затащить тебя скорее в койку.
– Фу, какой ты вульгарный.
– Мы быстренько, – канючил он, словно маленький ребенок, выпрашивающий мелочь на мороженое.
– Если ты хочешь совокупиться со мной, как кролик, то так и скажи.
– Да, да, именно как кролик.
Он был на все согласен, лишь бы она допустила его до своего тела. Пульхерия уступила, в очередной раз поражаясь своей доброте. Герман сдержал обещание: все произошло практически мгновенно. Одеваясь, она с тоской думала, что это она уже не раз проходила: вначале бурная страстная любовь с затяжной прелюдией и длительными ласками, потом жалкое совокупление на скорую руку, вернее, пенис. И об этой жизни она мечтает? За это сомнительное счастье борется?
Во время обеда она рассказала, что придумал папаша Гранде, чтобы обеспечить алиби Гришеньке, полагая – порядочность Германа не позволит ему отнестись к этому положительно, но ошибалась. Он сразу понял, что так будет лучше для дела. Достойный сын своего отца! Неожиданно, к удивлению Пульхерии, он с беспокойством спросил:
– Тебе Гришенька рассказал, что он на самом деле делал той ночью?
– Нет.
– Тогда откуда ты знаешь, что он виделся с Викой?
– Так мне сказал Александр Николаевич. Часть ночи он провел с ней, а часть – один.
– Он рассказал папе подробности той ночи?
– Мне Гришенька признался, что ему пришлось все выложить отцу.
– Значит, он сказал только то, что счел нужным. Это ясно. Удивляюсь, почему папа отнесся к этому так спокойно. Одно дело создать алиби, но если кто-то его видел с той девушкой… Ты же знаешь, от Гришеньки можно ожидать любых сюрпризов.
– Я об этом как-то не подумала. Штыкин очень хороший следователь. Я знаю его давно.
– Давно? – удивился он.
Ей пришлось рассказать, как она познакомилась со Штыкиным. Он слушал ее с недоумением.
– Да ты, оказывается, шкатулка с секретом, – заметил Герман, криво усмехаясь. – Почему ты раньше об этом молчала?
– Не было случая. Только не надо меня ни в чем упрекать, – ответила она, раздражаясь. – Твоя ревность к прошлому просто смехотворна.
– В твоем прошлом есть еще что-то, к чему я не должен тебя ревновать?
– Ты, наверное, успел заметить, что мне больше сорока и я не девственница. У меня уже есть внук. Так что этот допрос считаю глупым и неуместным.
– Я не ревную тебя к прошлому. Я хочу знать, что еще есть такого в твоем прошлом, что может навредить нашей семье?
– Чем может навредить твоей семье мое знакомство со следователем?
– Надеюсь, ты проходила по этому делу свидетельницей? – Герман нахмурился.
