– Я готовился к довольно крупной сделке из разряда теневых… Ну вы меня понимаете?
Пульхерия кивнула.
– Оплату предполагалось провести наличными.
– Как вы получили письмо? И когда?
– Оно пришло вчера с утренней почтой.
– Странно, я не заметила на конверте марок.
Вольский резко затормозил и припарковался у тротуара. Он достал из внутреннего кармана пиджака конверт и с удивлением стал его рассматривать.
– Я даже не обратил на это внимание, – растерянно пробормотал он.
Пульхерия с любопытством взглянула на конверт. Имя и адрес были аккуратно напечатаны, как и само письмо, на лазерном принтере, а вот марки не было. Самое смешное, это обстоятельство всплыло на поверхности ее сознания именно сейчас. Тогда она тоже не обратила на это внимание. Ее интересовало прежде всего содержимое конверта, а сам конверт остался в руках у Вольского.
– Кто приносит почту?
– Мой дворецкий, – Вольский неожиданно захихикал. Пульхерия с удивлением взглянула на него. – Вы будете смеяться, Пульхерия Афанасьевна, но моего дворецкого зовут Осипом, как слугу Хлестакова из комедии Гоголя «Ревизор».
Пульхерия прыснула и через секунду громко и заразительно расхохоталась. Вольский не удержался и рассмеялся тоже. Они сидели и от смеха по-детски утирали слезы, всхлипывая и держась за животы. Смех их был больше похож на истерический. Чувства, доселе скрываемые от посторонних глаз, заталкиваемые глубоко внутрь, сдерживаемые усилием воли, требовали выхода и вот теперь весьма своеобразно прорвались наружу.
Они закончили смеяться так же неожиданно, как и начали.
– Да, влияние русской литературы на разночинную интеллигенцию было более глубоким, чем мы думаем, – подытожила Пульхерия после недолгого молчания.
– Пожалуй, слуга Хлестакова не лучший пример для подражания, – заметил Вольский.
– Скорее всего это просто совпадение, но в данном контексте выглядит забавно. Зато «Старосветские помещики» произвели на моих родителей неизгладимое впечатление, только отдуваться теперь приходится мне. Это я вам, как лицо пострадавшее, заявляю, – с легкой грустью пожаловалась она.
– Сочувствую, – с мягкой улыбкой отозвался Вольский. – А мне ваше имя нравится, по-моему, оно вам подходит.
– Я к нему за столько лет уже привыкла, – вздохнула Пуля и тут же спросила: – Скажите, Всеволод Вениаминович, в то утро у вас не было посетителей? Примерно в то время, когда вам принесли почту.
– Нет. Впрочем, заходил один из друзей сына, Рома Мякишев, сын Павла Эдуардовича. Хотел узнать, где Славик. Я сказал, что не знаю.
– Он не сказал, зачем тот ему нужен?
– Славик обычно подвозил его в университет. А вчера он его не взял… – голос его дрогнул, он завел машину, но трогаться с места не спешил.
– Может быть, еще кто-то был?
– Нет, Осип мне сказал бы.
– А этот Роман? Что вы о нем знаете?
– Ромашка? – Голос Вольского потеплел. – Я знал его еще маленьким. Несколько лет назад его родители расстались, у него сложные отношения с отцом, но Павел Эдуардович его очень любит. Мальчик, хоть с виду и увалень, однако весьма способный, сам подготовился и поступил в университет, будет генным инженером. А что?
– Не знаю, – откровенно ответила Пульхерия, а про себя подумала: «Пока не знаю». Память ее уже зафиксировала новое имя. Может, это что-то и значит, а, может, и нет. – Мне хотелось бы задать вам еще кучу вопросов, но пока они могут подождать. Сейчас главное добраться до автовокзала и выследить получателя денег. Все-таки плохо, что вы не сообщили в милицию.
– Что вы все заладили «в милицию, в милицию», а как бы вы поступили на моем месте? – раздраженно спросил Вольский.
– Не знаю.
– Вот и я не знаю. Я считал, что это бессмысленно. Может, мне и помогли бы, но вряд ли. Вероятность возвращения жертвы и так чудовищно мала, а обращаясь в милицию, я ее сокращаю еще больше. Я думал, что сумею сам справиться с этой проблемой.
– Хотите знать мое мнение? Оно покажется вам парадоксальным. К тому же я не до конца уверена…
– Ну?
– Ваш сын сам организовал свое похищение, а оно бумерангом ударило по нему самому. Что-то вышло из-под контроля… Свет могла бы пролить Оксана Шпак, но она тоже мертва. Если мы с вами поймаем сообщника…
– Я в это не верю, – глаза Вольского прожигали Пульхерию насквозь. Ей стало не по себе от его взгляда. – Я не верю в дикие совпадения, когда речь идет о таких деньгах.
– Может быть, вы и правы, – Пульхерия тяжело вздохнула. – Так или иначе, я очень надеюсь, если нам удастся выследить сообщника, многое прояснится. Мне одно непонятно, зачем было их убивать до того, как деньги были получены?
– Если принять во внимание вашу версию, то это вполне объяснимо: один из них пожадничал и захотел получить всю сумму.
– Я тоже об этом подумала. У меня сложилось такое впечатление, что ее убил человек, которого она хорошо знала.
– Почему вы так решили?
– Я ведь видела убийцу. Правда, всего лишь мельком.
– ?!
– Да. Я была в квартире Оксаны, когда убийца в нее вернулся. Он забрал из квартиры улику.
– Очень интересно, – пробормотал Вольский, – вы мне потом расскажете подробнее, а сейчас мы должны ехать, времени у нас в обрез.
Глава четырнадцатая
На свете мало недостижимых вещей; будь у нас больше настойчивости, мы могли бы отыскать путь почти к любой цели.
Франсуа де Ларошфуко
– Высадите меня у входа в автовокзал, а сами ждите в машине. Какой номер вашего мобильного телефона?
– Я пойду с вами, – упрямо заявил Вольский.
– А если вас узнают? За вашим посыльным наверняка следят. Преступники знают вас в лицо. Они сразу почувствуют неладное.
– В письме было указано, что деньги я могу принести сам или передать с посыльным.
– «Или», не «И», – подчеркнула Пульхерия, – посыльный плюс вы – комбинация неприемлемая.
– Я буду соблюдать осторожность, – упорствовал Вольский.
– О какой осторожности вы говорите? – всплеснула она пухлыми руками. – Как только вы появитесь в своем эксклюзивном костюме от модного дизайнера за восемь штук баксов, вся публика, включая бродячих собак и милиционеров, начнет на вас пялиться.
– Как вы догадались, что он стоит восемь штук? – удивился Вольский.
– А что, попала в точку?
Он кивнул.
– Ох и мощная же у меня интуиция! – с восторгом воскликнула Пуля.
– Скромнее надо быть, девушка, – рассмеялся Вольский, в душе поражаясь ее почти детской непосредственности.
