Он был в костюме, который стоил столько, сколько самая дорогая норковая шуба на Черкизовском рынке. Однажды я забрела случайно в такой магазин для состоятельных мужчин. Яркие плакаты сообщали о распродаже. На все товары была скидка пятьдесят процентов. Там толпился народ, и я решила, по простоте своей душевной, что в этот магазин не мешало бы заглянуть. Самый дешевый костюм, даже со скидкой, стоил там столько, сколько я зарабатывала за целый год каторжного труда. К моему удивлению, в кассу была очередь. Я стала украдкой рассматривать мужчин, которые могут позволить себе костюм за такую цену. Ничего особенного, ничего выдающегося. Самые обычные мужики, каких много.
Один из них попросил продавщицу подобрать ему к костюму галстук. Она предложила красный. «Что вы, мне такой яркий нельзя, я же — госслужащий!» — испуганно отказался он. В этот момент к нему подошла жена, и он громко прошептал ей: «Вон, смотри — мужик из моего министерства!» Я проследила за его взглядом и увидела такого же невзрачного госслужащего, как и он сам. К моему разочарованию, и тот чиновник был с женой.
«Ну понятно, — подумала я, — на их месте я бы тоже от себя далеко таких мужиков не отпускала. Выгуливала бы только на коротком поводке! Не ровен час — уведут добытчика!»
Но мужчина, представший передо мною, был не только богат, но еще и красив.
— Здравствуйте! Вы кто, если не секрет? — вежливо поинтересовался он.
— Пульхерия Афанасьевна Дроздовская.
— Вспомнил: вы — вместо Консуэлы Аркадьевны. Все понятно…
Его интонация не оставляла у меня сомнений, что мой внешний вид его разочаровал.
— Что вам понятно? — ощетинилась я.
— Она не предупреждала меня о том, что вы такая… — Он задумался, подбирая нужное слово.
— Такая толстая?
— Я так не сказал.
— Но вы так подумали.
— А вы умеете читать мысли? — усмехнулся он.
— Жизнь научила.
— Извините меня, если я вас невольно обидел.
— Да ничего, проехали. Я уже привыкла. Наши лицемерные средства массовой информации всем внушают, что толстяки — существа второго сорта. Всю мою жизнь мне приходится убеждать окружающих в обратном.
— С ветряными мельницами боретесь, значит! И как? Успешно? — улыбнулся он.
— Более или менее. Чаще конечно — менее. Но чем старше я становлюсь, тем важнее для меня становится сам процесс, нежели результат. Результат — это тупик. Процесс может быть бесконечным, а результат — всего лишь точка. Ну что это мы все обо мне да обо мне, — спохватилась я, поскольку мой собеседник слушал меня с самым серьезным видом и не делал никаких попыток прервать мое словоизвержение. — Кстати, вербальный понос с философскими отступлениями — мой существенный недостаток. Если меня не остановить, я могу еще очень долго испытывать ваше терпение.
— Нет, нет, я слушал вас с огромным удовольствием. Даже забыл, что мне надо на деловую встречу. Правда, несколько минут у меня в запасе есть. Я вас еще немного могу послушать.
— Нет, теперь ваша очередь. Я тут перед вами распинаюсь, а вы мне даже не представились.
Я могла бы и не спрашивать его об этом, но решила, просто из вредности, придраться хотя бы к чему–нибудь, пусть даже к такой ерунде.
— Александр Николаевич Арсеньев.
— Так вот как выглядят простые российские олигархи! — изобразила я на лице удивление.
— Как–то вы это так сказали… — поежился он.
— Как?
— С иронией какой–то. Я даже не могу решить, хорошо ли вы к этому относитесь или плохо.
— Пока я временно у вас на работе, считайте, что хорошо, но не завидовать всей этой роскоши я, простите, не смогу. Я — не дзэн–буддистка, достигшая высшей формы просветления, а самая обыкновенная обывательница. Позволю себе вам напомнить, что вы шли на деловую встречу.
— Да, да. Последний вопрос: что это у вас? — Он указал на свертки у меня в руках.
— Хочу наладить контакт с вашим сыном. Он сейчас в спасителя человечества от космических завоевателей играет. Строит убежище. Ему не хватает строительного материала.
— Сколько все это стоит? — тут же поинтересовался Александр Николаевич и достал из внутреннего кармана пиджака бумажник.
— Да что вы, сущие пустяки!
— Думаю, что для вас это вовсе не пустяки.
Он протянул мне две бумажки, которые в сумме составляли половину того, что я потратила. Я не удержалась и выразительно хмыкнула.
— Что, так дорого? — удивился он.
— Вы в детском магазине или каком–нибудь другом давно были?
Он задумался, а потом рассмеялся.
— Да, очень давно, — признался Александр Николаевич и вытащил из бумажника еще с десяток банкнот.
Я отсчитала столько, сколько истратила, а остальное вернула ему.
— Мы с вами сделаем так, — он протянул мне кредитную карточку, — пользоваться умеете?
Я кивнула.
— Вот и отлично. Я пошел, к ужину постараюсь быть.
Он махнул мне рукой и быстрым шагом направился к машине.
В моей голове промелькнуло: «Разве я тебе жена, что ты мне обещаешь к ужину быть?» Но вслух ничего не сказала.
Мое внутреннее чутье все же подвело меня. Я открыла дверь, по моему разумению, своей комнаты и сразу поняла, что ошиблась. Комната была как две капли воды похожа на мою, только в ней царил не кофейно–молочный цвет, а изумрудно–зеленый. И она принадлежала Консуэле. Это было видно по фотографиям на столике. Их оказалось около десятка, все в красивых рамочках. На них царствовала одна персона — Консуэла Аркадьевна Демидович. Консуэла в купальнике около бассейна, Консуэла за рулем роскошного кабриолета «Мерседес», Консуэла в шикарном бальном платье с бриллиантовой диадемой на голове, Консуэла на лошади, Консуэла там, Консуэла сям. Ничего не скажешь — эффектная женщина. Я немого полюбовалась на нее.
Потом мой взгляд привлекла книга, лежащая на кровати. Я подошла и взяла ее в руки. Фридрих Ницше «Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов». Ничего себе! Слишком серьезная литература для хорошенькой женщины. Я открыла книгу наугад: «Существуют женщины, которые, куда ни посмотришь в них, не имеют нутра, а суть чистые маски. Достоин сожаления человек, который связывается с таким почти призрачным, неизбежно неудовлетворяющим существом, но именно они могут сильнее всего возбудить желание мужчины: он ищет их души — и ищет без конца».
«Можно подумать, что мужчины в женщинах прежде всего ищут душу. Ха–ха! — Про себя ухмыльнулась я. — Знаем мы, что они в них ищут. Если у женщины смотреть больше не на что, то мужчины, может быть, и попытаются заглянуть в ее душу, хотя, думаю, в этом случае они просто пройдут мимо».
Я захлопнула книгу. Помню, когда я пробовала осилить размышления друга Фридриха, они меня в такую депрессию вогнали, что я потом еле в себя пришла. Мне показалось, что их писал человек, у которого серьезные проблемы с психикой, и, самое ужасное: он их осознает и они его сильно беспокоят. У Ницше на каждой странице — преодоление собственного недуга, борьба с самим собой. Мне эта чужая борьба вскоре страшно надоела, и я отложила книгу, так и не дочитав.
