В замке недоумевали — что такое могло произойти? Разве что рыцарь умом помешался, если вместо свадьбы кровавую резню устроил. Все ждали возвращения Мельхиора, и только юноша, узнав о смерти своей возлюбленной, дожидаться не стал. Он поднялся на крепостную стену замка.
— Еще кости моей любимой не истлеют, как рухнут эти проклятые стены! Пусть ветер развеет в пыль не только камни, но само твое имя! Будь проклят твой род, пусть никогда никому больше не принесет он такого горя, как мне! — выкрикнул несчастный и бросился вниз.
Всего чуть-чуть задержался Мельхиор в дороге, немного не хватило ему, чтобы поведать своему другу о том, как все было на самом деле.
Оказывается, девица та, лишь только завидела славного рыцаря , влюбилась в него без памяти и бросилась к родителям своим со слезами и просьбами не выдавать ее за слугу, а уговорить самого господина жениться на ней. Родителям, разумеется, такой поворот пришелся по душе, и они стали всячески опаивать и ублажать славного рыцаря, чтобы выдать за него свою беспутную дочь. Когда же Мельхиор раскусил их план, он пришел в ярость, и дело, к сожалению, кончилось великим побоищем.
Узнав о самоубийстве друга, долго плакал храбрый воин над его искалеченным телом. И не столько безвременная смерть печалила его — в те времена друзей теряли чаще, чем ныне, — нет, его съедала мысль, что тот умер, держа в сердце лютую ненависть к нему.
Но время шло, через год началась война, в замке случился великий пожар, и стены его рухнули. Тогда-то и поняли все, что проклятие начало сбываться. Тем временем Мельхиор нашел себе достойную подругу и женился. Родилось у него трое сыновей. И у двоих старших были только девочки, а младший вел беспутную жизнь и совсем жениться не собирался. Перед самой смертью явилась во сне Мельхиору покойная его матушка и напомнила о проклятии: замок уже рухнул, теперь может и род их прерваться. Тогда Мельхиор созвал всех своих сыновей и сообщил свою последнюю волю: наследство делиться не будет, а все без остатка перейдет тому, у кого окажется наибольшее число сыновей…
Даша слушала, раскрыв рот. Месье Кервель продолжал свой рассказ:
— …Но даже это условие не смогло полностью преодолеть проклятье. — Здесь он кинул боязливый взгляд на затянувшееся облаками небо. — Потомки Мельхиора делали все возможное, чтобы стать наследниками, но род все равно угасал, пока последний из Вельбахов не потерял своего имени. И только тогда, казалось, проклятье отступило.
— Что вы хотите этим сказать? — хрипло спросила Даша. Промокнув лоб платком, Филипп устало пояснил:
— Пока Вельбахи носили другую фамилию, жизнь их была вне опасности. Однако стоило им узнать имя свое — и все.
— Что «все»?
— Проклятье вступало в силу! — прошептал Филипп. — Поверьте, Ди-ди, здесь бессмысленно пытаться что-либо сделать.
Даша вскочила и начала прохаживаться по комнате. Если бы Филипп обвинил в этих убийствах ее, и в этом случае она была бы меньше потрясена. Средневековые проклятья! Это выше сил и понимания.
Даша схватилась за голову. Как истинно русский человек, она одновременно была и атеисткой, и верующей, и язычницей. Никакого противоречия не ощущалось, ибо все эти три мировоззрения замечательно уживались в ней, словно три основных религии в Иерусалиме. В силу этого обстоятельства она не могла поднять Филиппа на смех, но по той же самой причине не в состоянии была поверить его сумасшедшему рассказу.
— Вы в самом деле верите этому проклятию?
— А как же иначе объяснить эти смерти?
Даша обкусывала губу. Может это и смешно, но версия Филиппа выглядела логичнее ее собственной. Для того чтобы сбылось проклятье, нужно только сообщить наследникам настоящую фамилию. Чтобы убить людей, находящихся за тысячи километров друг от друга, требуются гораздо большие усилия и подготовка. Подготовка! Вот что смущало Дашу в ее желании повесить на бывшую жену Скуратова всех собак. Та может быть и стерва, но не профессиональный же убийца. Если, конечно, этим не промышляют ее сыновья или любовник.
Растирая виски, Даша вышла на балкон и вдохнула полной грудью влажный морской воздух. Остаться бы здесь, и провались пропадом все замки со дворцами!
Сзади послышалось нервное сопение француза.
Не отрывая глаз от тяжелых сверкающих волн, Даша произнесла:
— Не будем впадать в панику раньше времени, mon cher Филипп. У нас есть еще минимум три человека в запасе. Пока мы не встретимся с ними лицом к лицу, я предлагаю ничего не сообщать ни о титуле, ни о наследстве.
— Согласен. — Француз чуть приободрился, но все же в его глазах оставалось сомнение. — А вы уверены, что этим мы сумеем обмануть рок?
— Рок не рок, но молчание нам не повредит.
Валентина Георгиевна Калинина, в девичестве Скуратова, оказалась полной седой женщиной. Она сердечно расцеловалась с Дашей и Филлипом.
— Ну надо же… Вот уж никогда бы не подумала, что такое возможно. Кем же вы мне приходитесь?
— Сестрой.
— Сестрой. — Валентина Георгиевна покивала. — Вы на Лешу похожи. Рома в мать пошел, мы с Костей — середка на половинку. А вот Лешенька весь в отца был. Рыжий, рыжий… — Она приложила к глазам мокрый платок. — Господи, с одних похорон на другие. Видно, уже наш черед приходит.
— Зачем вы так… — Даша посчитала своим долгом успокоить бедную женщину. — Несчастье со всяким произойти может — и с пожилым, и с молодым. Вы были близки с братьями?
— Да как сказать… Конечно, больше всех видались с Романом. Живу-то я в Одессе. Хотя Костя мне больше по сердцу был. Да только он как обиделся на нас, так все связи и порвал.
— А из-за чего ссора-то вышла? — не удержалась от вопроса Даша.
Пожилая женщина усмехнулась:
— Да из-за чего мужики ругаться могут? Из-за женщины, конечно. Костя очень талантливый был, в консерватории учился, там с Лизой и познакомился…
— С кем? — удивилась Даша.
— С Лизкой своей белобрысой.
— А разве его жену не Илзе звали?
Сухие, потрескавшиеся губы дрогнули в недоброй усмешке.
— Звали… Да ведь ее имя только с мороза и выговоришь. Лиза — все-таки легче…
— Простите, я перебила вас. Так как же произошла их ссора? Сложив измятый платок, Валентина Георгиевна сунула его в карман кофты.
— Давно это было. В деталях все и не вспомнишь. Очевидно ей просто не хотелось выносить сор из избы. Но Даша решила настоять:
— И все-таки?
— Да глупость какая-то… — Калинина все еще колебалась. — Решил Костя свою будущую с нами со всеми познакомить. В гости позвал. Рома первый пришел, выпили они, мало показалось, Костя в магазин побежал — у него ведь никогда спиртного не было — а вернулся и застал картину…
— В смысле?
— Да вот в таком и смысле! — Мягкие морщинки вокруг губ стали сердитыми. — Срам один, да и только… Целовались они там или просто обнимались, теперь уже правды все равно не дознаемся, но скандал был — не дай Боже! — Валентина Георгиевна, обхватив руками круглое лицо, закачала головой. — Костя-то, он ведь с Ромкиной женой вернулся. А та, даром что маленькая, так мужа сковородкой отходила, что врача вызывать хотели.
