Мы остановились у круглосуточной забегаловки, пристегнутой к мотелю. Через двадцать минут, набив животы тревожными на вид яичницами, мы решили, что с таким же успехом остаток ночи можем провести и тут. Джок передал мне ключ от чемодана — как новенький: я рассчитывал увидеть его изъеденным и покореженным Джоковыми желудочными соками.
Я запер дверь, хотя почти не сомневался, что Крампф предпочтет выжидать, пока не залучит нас в эту свою как-бы-очень-приватную летнюю резиденцию. Забираясь в постель, я решил, что следует провести тщательный объективный анализ ситуации в свете одних только фактов. «Если надежды — простофили, — сказал я себе, — то страхи могут дым пускать».
[192]
Бритвенно-острый мозг Маккабрея не сможет не придумать выход из этой гадкой, но, в конечном итоге, примитивной пакости.
К несчастью, бритвенно-острый мозг уснул сразу, едва сосуд его коснулся подушки. К великому,как выяснилось, несчастью.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
...Берут над половинчатостью верх.
В конце концов нас всех ждет божий суд...
«Андреа дель Сарто»
[193]
Во сколько раз острей зубов змеиных пробуждение без чая!
[194]
Джок, честная душа, принес мне всяческих разновидностей мотельного фуража, но чая среди них не присутствовало. Если Париж, как говорит нам Галиани,
[195]
— кафе Европы, то США должны быть мировым ларьком с хот-догами.
— Фу! — сказал я, но отъел немного, чтобы Джоку было приятно.
Шло к полудню; я проспал целых восемь часов. Омывшись, побрившись и одевшись в самое щегольское свое платье, я свершил вылазку на утреннее солнышко, исполненный духа сэра Перси Блэйкни-Маккабрея, «ле Бутона Экарлата».
[196]
— А ла лантерн ситуайена
[197]
де Крампфа! — пробормотал я себе под нос, смахивая сопельку с безупречных брабантских кружев моего жабо.
Снаружи стоял «бьюик» цвета окиси кобальта.
А.Л. Раус
[198]
однажды сказал: сделать поистине важное историческое открытие — это как по неосторожности сесть на кошку. В тот момент я почувствовал себя ровно таким же историком — да и, вообще говоря, такой же кошкой. Доктор Крампф, уже расположившийся за рулем, не мог не заметить моего прыжка в высоту из положения стоя и моего придушенного взвизга, но скрупулезно не выдал своего изумления. Мы с Джоком сели в эту машину — ибо, со всей очевидностью, на ней сюда и прибыли, — и после обмена добрыми-утрами определенной продолжительности тронулись в путь.
Так и эдак, подобно многоумному Одиссею во множестве подобных ситуаций, напрягал я свой быстрый разум. Ключ от чемодана, плод честных трудов Джока, был благословен вдвойне: он снабдил меня чистым бельем, а Джока — приятным соседством «люгера», что само по себе — довольно крепкое партнерство. Мой дипломатический паспорт, возможно, выдержит освидетельствование в большинстве мелких аэропортов еще сутки, хотя едва ли дольше. Нас двое, Крампф же к настоящему моменту — пока один. Я был довольно-таки уверен, что он подумывает, как бы меня аннулировать: владельцы небесно-травяных «бьюиков» — не друзья мне, отнюдь, а я слишком много знал о происхождении его новоунаследованной коллекции, равно как и прочих пустячков, вроде «кто-убил-папочку», хотя наверняка он не знает, что мы это знаем. Он, как стало ясно, вынужден нас доставить на свою территорию, а уж потом примерять на нас бетонные пальто — если мне действительно поможет здесь эта фраза, — но пока мы в том положении, когда еще можем его разубедить.
Мы ехали дальше — на юг и восток; остановились съесть жутчайший ланч в местечке под названием Форт-Стоктон, где я исподтишка приобрел карту и изучил ее, запершись в отделе использованного пива. Потом мы проехали еще немного — через реку Пекос, к Соноре. (Сейчас это просто географические названия, вся магия испарилась.) Перед самой Сонорой я сказал Крампфу:
— Мне жаль, дружище, но мы все-таки не сможем погостить у вас в эти выходные.
От руля он рук не отнял, но искоса воззрился на меня.
— То есть это как это?
— Видите ли, кое-что изменилось.
— Не понимаю — что могло измениться?
— Ну, вообще-то я только что получил телеграмму.
— Только что получили те...?
— Да, и она мне напомнила о следующем запланированном рандеву. Поэтому, быть может, вы окажетесь настолько ужасно любезны, что в Соноре свернете на север?
— Мистер Маккабрей, я знаю, что вы меня как-то разыгрываете, поэтому я не стану никуда сворачивать до самого Залива, хе хе. Учтите, — хмыкнул он, — если бы я не был уверен, что ваш пистолет остался в судебной лаборатории, у меня возникло бы искушение принять это всерьез, хе хе.
— Джок, покажи доктору Крампфу «люгер». — Джок показал, перегнувшись с заднего сиденья. Крампф тщательно его осмотрел; и если он понимал в «люгерах», то заметил маленький флажок «геладен»,
[199]
торчащий над казенником. После чего поддал газу — разумно, поскольку никто не делает «гесникшусс»
[200]
приятелю, выжимающему семьдесят миль в час.
— Джок, точку левого плеча, пожалуйста. — Огромный кулак, подкованный латунью, опустился, будто паровой молот, и я перехватил руль, когда Крампфова рука отмерла.
Доктор сбросил скорость и остановился — нельзя вести машину как положено, если плачешь. Я быстро занял его место, и мы продолжили — у меня было ощущение, что медлить на Трассе 10 не стоит. Крампф сидел рядом, баюкал руку, ничего не говорил, смотрел сквозь слезы прямо перед собой. Верное подтверждение шкодных намерений, ибо честный человек будет многоречиво протестовать, верно?
