Известие о ее кончине Лену особенно не впечатлило. Она лишь скорбно вздохнула, и уже было похоже, что она не прочь от меня отвязаться. Но по какой-то неизвестной причине меня понесло.
— А нельзя ли посмотреть фотографии? — выдала вдруг я и сама растерялась. На кой черт мне еще фотографии, от этих не знаешь куда деваться?
— Да, пожалуйста… Если вам надо, можете их забрать…
«Никакого почтения к бабушкиной памяти!» — осуждающе подумала я и спросила:
— Можно подъехать завтра вечером?
Выйдя утром из подъезда, я нос к носу столкнулась с нашим геройским участковым. Завидев меня, Ринат, вопреки обыкновению, шарахнулся в сторону, но, сообразив, что спрятаться негде, затравленно кивнул:
— Доброе утро, Светлана Сергеевна…
Пугливость участкового озадачила. По всей видимости, в его сознании я стала ассоциироваться с чем-то вроде бабы с пустыми ведрами или черной кошки, перебегающей дорогу в самом неподходящем месте. Решив не запугивать парня окончательно, я мирно задала пару вопросов о погоде и самочувствии. Ринат расслабился и заулыбался. Однако под конец я все же не стерпела.
— Не мог бы ты для меня кое-что узнать?
Участковый напрягся, но я его быстро успокоила:
— Ничего особенного, так, из чистого любопытства… Владелец красного «Опеля», Игорем зовут… Студент…
— И что?
— Как «что»? Его машина или так, понты одни?
Ринат понимающе кивнул и даже усмехнулся:
— Кавалер, что ли?
— Почти… — Я скромно потупилась и сообщила номер машины. — Ну, я на работу побежала. Пока!
С трудом дождавшись времени обеда, я поднялась из-за стола и пошла к дверям.
— Я сегодня в кафешку… — известила я сослуживцев.
Сидеть на одном месте не хватало терпения. Мне необходимо было хотя бы пройтись. Работа не лезла в голову и, по большому счету, гораздо полезней для общего дела было уйти вовсе. Но совесть не позволяла ежедневно сбегать раньше времени, поэтому я решила немного размяться. Не знаю, чего я ожидала от встречи с внучкой Зинаиды Игнатьевны, но почему-то волновалась.
— Вот дура-то! — сказала я самой себе, устроившись за маленьким столиком летнего кафе.
Проходившая мимо дородная официантка оглянулась и, взглядом смешав меня со стремительно синеющим на ветерке картофельным пюре, вызывающе усмехнулась. Я схватила вилку и торопливо склонилась к тарелке, демонстрируя безудержное желание съесть все без остатка. Официантка усмехнулась еще раз, расправила плечи и удалилась.
— Следи за своим дурным языком, дорогая, — шепотом посоветовала я себе, — и оставь привычку размышлять вслух!
Когда я вернулась в контору, секретарша сообщила, что мне звонили.
— Вот, — она протянула бумажку, — Таисия Алексеевна Лапкина. Просила перезвонить.
Я кивнула, забрала записку и усмехнулась. Тоже мне — Таисия Алексеевна! Мегрэнь сопливая… Нет, не буду перезванивать. Надо — сама еще раз позвонит.
Никогда еще я не ждала окончания рабочего дня с таким нетерпением. Прикинув время, которое займет дорога, я решила, что торопиться некуда, до назначенного срока еще полно времени. Но сегодня мои ноги действовали автономно от остального организма, поэтому до метро я добралась за считанные минуты. Разыскав улицу Паршина, нашла нужный дом и взглянула на часы. Еще сорок минут…
— Да бог с ними, с минутами, — махнула я рукой, — я же не на королевский прием…
Через тридцать секунд я уже давила на кнопку звонка двери номер одиннадцать. Дверь открыла полная женщина в пестром халате.
— Вам кого? — она склонила голову набок, а я по голосу поняла, что передо мной внучка Зинаиды Игнатьевны Лена. — Проходите. Честно говоря, я вас немного другой представляла… Я бабушкины фотографии вытащила, но вас чуть позже ждала и разобрать их еще не успела…
— Ничего, — мило улыбнулась я, следуя за хозяйкой, — Елена…
— Можно просто Лена.
Вскоре мы сидели на широком полосатом диване, обложившись фотографиями. Как видно, Зинаида Игнатьевна была большой любительницей фотографироваться — снимков было столько, что вполне бы хватило оклеить ими квартиру, как обоями. Лена подробно и с охотой комментировала каждую карточку. Примерно через час я начала чувствовать себя если не членом этой семьи, то близкой родственницей. Вяло моргая на очередной семейный портрет, я размышляла, зачем все-таки моя глупость меня сюда привела. Тут Лена бодро воскликнула:
— Вот она, кажется!
Я взяла протянутую фотографию. На ней действительно была Татьяна Антоновна в обнимку с Зинаидой Игнатьевной, и обеим — лет по тридцать. Я покрутила снимок, но даты не нашла.
— А где они познакомились?
Лена качнула головой:
— Не знаю… Но очень давно. То ли учились вместе… Бабушка ведь дворянского происхождения, Татьяна Антоновна тоже. Правда, они это очень долго скрывали, раньше бы за такое по головке не погладили… Может быть, на этой почве где-то сошлись?
Она посмотрела на меня вопросительно, я пожала плечами. Мне-то откуда знать? Хорошо еще, что эта Лена не расспрашивает, для чего мне все это нужно… Я бы долго думала, что ответить.
— Знаете, Света, я припоминаю, бабушка рассказывала, что у Татьяны Антоновны отца расстреляли…
— Как это? — не поняла я. — Кто?
— Ну, большевики, наверное… В тридцать девятом, что ли…
— За что?
— Хороший вопрос! — захохотала Лена. — Я не уверена, что рассказываю вам именно о Татьяне Антоновне, а уж за что…
Мы продолжали перебирать снимки, теперь Татьяна Антоновна попадала в кадр достаточно часто. Вот совсем молодая, а здесь постарше…
— А еще, — вспомнила вдруг хозяйка, качнув указательным пальцем, — у нее была сестра… Так вот ее убили… или сама померла…
— А муж?
— Вроде не было… Она ведь так и осталась Георгиевской. Очень старинный дворянский род… У них имение было огромное…
— А вот это кто? — ткнула я пальцем. — Этот мужчина на нескольких снимках. Везде на втором плане, позади Татьяны Антоновны.
— Знакомый, наверное. — Лена честно старалась мне помочь, но бабушкиными знакомыми она явно никогда не интересовалась. — Давно это было, я не помню…
Наконец распрощалась с любезной внучкой Зинаиды Игнатьевны. Лена позволила забрать пару снимков, думаю, она отдала бы их все, но я сразу намекнула, что этого она не дождется.
— Светка, корова, я ведь просила тебя перезвонить!
Я с трудом оторвала тяжелую голову от подушки и
невидящим взором уставилась на часы. Половина первого…
— Ты это… офонарела совсем? Ночь на дворе…
