Когда мы закончили кушать, в трапезной появилась та самая монахиня, что открыла нам ворота.
— Погода сильно ухудшилась… Поэтому через полчаса все двери будут закрыты, выйти вы не сможете до утра. И ваша одежда еще не просохла. Матушка игуменья позволяет вам остаться на ночь, но если вы хотите уйти…
— Большое спасибо, — вдруг кивнула Мегрэнь, — если возможно, мы, конечно, останемся…
Я подошла к узкому окошку и выглянула на улицу. Комнатка, в которую нас привели, оказалась на втором этаже. Дождь барабанил по карнизу, лужи внизу пузырились, словно кипели, а где-то рядом с окном пчелиным роем гудела водосточная труба. Света, я имею в виду электрического, не было нигде, поэтому на столе стоял медный подсвечник с тремя свечами.
— В «Богородском» время ужина… — Тайка встала рядом и тоже глянула вниз. — Вот уж никак не могла представить, где ночевать придется…
Я такого тоже представить не могла, поэтому меня все время мучила неотвязная липучая мысль: «Почему дорога, которая должна быть не более пяти километров, растянулась до несоразмерной величины, к тому же разделившись надвое?» Пошарив возле сердца, я достала бережно сохраненный пакетик и вытащила карты.
— Ну-ка, где же мы тут запутались?
Сев за стол, я расправила листки. Пристроившись рядом, на ухо засопела Мегрэнь.
— Да здесь у вас неправильно! — Мы с Тайкой подпрыгнули от неожиданности. За спиной стояла Анисья, с любопытством разглядывая рисунки. — Это вот старая дорога, длинная. Она вот здесь к шоссе выходит, а не к «Богородскому». А новая дорога идет вот так, мимо часовни и Софьина ключа.
Она прочертила пальцем по карте, и я поняла, что мы с подружкой дали сегодня крюка километров десять по дороге, идущей вдоль шоссе. Стало обидно, но изменить уже ничего было нельзя. Пока Мегрэнь молча пыталась испепелить меня взглядом, сестра Анисья деловито оттерла меня от карты:
— Вот, возьмите свою одежду. Сестры с божьей помощью и почистили, и посушили… А откуда вы шли-то? Почему заплутали?
Приняв из рук монахини охапку вещей, я задумалась над ответом. В двух словах и не объяснишь.
— Мы в усадьбе были, — доверительно сообщила Тайка, улыбнувшись во всю ширь. — В Вельяминове. В старинной дворянской усадьбе… Знаешь? — По Анисье было видно, что знает, в глазах светилось любопытство, хотя она и очень старалась его не проявлять. — В общем, сюда мы, конечно, не собирались. В монастырь, я имею в виду… Хотя у вас здесь здорово. Красиво. Старинный монастырь, да?
Губы монашки тронула странная улыбка, она кивнула.
— А вот тут что? — Тайка показала сестре Анисье на маленький квадратик, возле монастыря.
Та, продолжая улыбаться, посмотрела, куда указывала Мегрэнь.
— Это часовня великомученицы Софьи, — тихо ответила она, крестясь. — А это Софьин ключ.
— Что за ключ?
— Родник…
Я заметила, что Анисья с интересом рассматривает все три листка, включая и тот, на котором были сплошные символы и цифры. Было очень похоже, что во всей этой китайской грамоте монашка понимает немного больше, чем мы. Тайка продолжала приставать к ней с вопросами, Анисья отвечала, правда, не слишком охотно. Вскоре ее разговорчивость явно пошла на убыль, и я решила попытать счастья. Денег ведь за спрос не берут…
— А знаешь, кто до революции в усадьбе жил? Георгиевский Антон Савельевич… Хороший, говорят, был человек. Богатый и очень щедрый… — Анисья покивала, отводя взгляд в сторону, и вздохнула. — А мы знали его дочь Татьяну, она рядом с нами жила. Ты о ней что-нибудь слышала?
Тайку от любопытства аж судорогой свело, она уставилась на монашку, словно ждала, что та скажет: «Да, конечно! А сокровища фамильные во дворе закопаны, вон там, под кустиком…»
Конечно, ничего подобного сестра Анисья не сказала. Она в задумчивости покусала губы и, глядя на нас ласково, пояснила:
— Я ведь нездешняя, так что сама мало знаю. Но вот матушка Виринея отсюда родом и здесь про всех знает. Бог даст, она вам и расскажет… — Анисья живо вскочила на ноги. — Я мигом вернусь…
Монахиня выскользнула из комнаты. Мегрэнь выглянула вслед ей в коридор, но сестра Анисья уже исчезла.
— Чудная она какая-то, — покачала головой Тайка. — То звенит, как колокол, то еле шепчет… А ты зачем брякнула, что мы рядом с Татьяной Антоновной жили?
Я пожала плечами:
— А разве это секрет? Да и монашка — это ведь не
Антон с бандитской рожей.
Вспомнив Антона, а заодно и остальных, мы приуныли. Сегодняшнее посещение усадьбы, на которое мы возлагали столько надежд, не дало нам ровным счетом ничего. Кроме убеждения, что предки Татьяны Антоновны были все, как один, порядочные и достойные граждане.
— Все-таки правильно мы сделали, что смотались, — скорчила умную физиономию подружка, разглядывая одну из стоявших здесь кроватей. Кровати были простенькие, какие в обиходе принято называть «без удобств». — Готова на что угодно спорить, но, когда этот самый Антон заглянул в твою сумочку, которую ты так глупо обронила, он ни капли не удивился. Разозлился — да! Только вот не поняла, какому козлу теперь крышка?
— Все козлы мира меня мало волнуют. А вот чем мы ему так досадили?
Тайка задумалась, вытянув губы забавной трубочкой:
— Может… серьги?
— Так не с нас же он их снимал! И если действительно в сквере был Антон, то с его стороны просто свинство на нас же и обижаться.
Мегрэнь села на кровать и сложила ладошки на коленочках. Монастырская аура безудержно располагала к кротости. Качая головой, она вздохнула:
— Он, подружка, он… Чем больше я про это думаю, тем больше убеждаюсь. И кажется мне, Светка, что здесь все связано: и Татьяна Антоновна, и серьги, и нападение, и усадьба… Даже твой Жорж, будь он неладен, свой интерес тут имеет… Но как все это связать вместе? Голова пухнет… Леопольд — человек Жоржа, это и дураку ясно. Глаза, так сказать, и уши. Потому он, толстый боров, и таскается за нами.
— Тогда и Антон человек Жоржа, — вполне резонно предположила я. — Как он на Леопольда в музее орал? Словно имел на это право.
— Вопли не есть доказательство, — возразила Тайка. — Вадиму Евгеньевичу Антон на лестнице музея в глаз дал. Если исходить из твоей теории, это получится высшее проявление дружбы. А мне между тем кажется, что Вадим просто кобелируюшая личность, к тому же не слишком умная.
Тут я хихикнула:
— А Федя тогда какая личность?
Мегрэнь сморщила нос и с деланным безразличием отмахнулась:
— На глупые намеки не реагирую. Тебе дело говорят, а у тебя только мальчики в голове…
Я не выдержала и рассмеялась. Однако долго веселиться мне не пришлось. В коридоре послышались тихие шаги, и в дверном проеме показалась та самая сутулая женщина, что провожала нас в трапезную. Она шагнула в комнату и замерла, сложив руки под грудью. На ее бледном лице застыло скорбное выражение, а пронзительные темные глаза припухли, словно она плакала. «Это и есть матушка Виринея?» — мелькнуло в голове.
