— К сожалению, у меня не хватит улик, чтобы вкатить тебе годков пятнадцать…
— Правда? — обрадовалась я. — Тогда собираем манатки!
Москва встретила нас проливным дождем и пронизывающим ветром. Выбираясь возле подъезда из машины, Мегрэнь окинула взглядом небо и констатировала:
— Нам и здесь не рады.
Подтверждая ее слова, ветер ловко швырнул в нас охапку мусора. Мы подхватили сумки и бегом рванули в подъезд.
— Я вечером заеду! — крикнул нам вслед Юрка.
— Какое счастье, — гнусавым голосом протянула Тайка, не оглядываясь. — Соскучились — сил нет…
Возле моей двери мы распрощались, Мегрэнь потопала дальше, а я достала ключ, открыла дверь и наконец оказалась дома.
— Господи, — прошептала я, бросая багаж, — как хорошо!
Первым делом я оторвала от тумбочки «жучок». Выкинула в канализацию и с чувством исполненного долга пошла на кухню. Холодильник был почти пуст, я махнула на это обстоятельство рукой, напилась чаю с печеньем и плюхнулась в постель. Сладкая дрема не заставила себя долго ждать. Блаженно постанывая под теплым одеялом, я свернулась калачиком и закрыла глаза.
Разбудил меня телефонный звонок. Тряся спросонья головой, я села на кровати и нащупала телефонную трубку. Готова поклясться, что это Мегрэнь. Если она не вытащит меня из постели, то считает, что день прожит зря.
— Слушаю.
— Добрый вечер! — солидно пророкотала трубка, и я моментально напряглась, пытаясь идентифицировать голос. — Могу я услышать Митрофанову Светлану Сергеевну?
— Это я, — откликнулась я севшим вдруг голосом и в следующее мгновение тихо охнула, прикрыв рот рукой. Я узнала голос. Наша единственная трехминутная беседа оставила во мне самые неизгладимые впечатления.
— С вами говорит Шверг Зиновий Михайлович. Мое имя вам мало что говорит…
— Напротив, — перебила я, усмехаясь, — оно говорит мне очень о многом.
— Неужели?
Закрыв глаза, я слушала приятный бодрый баритон, а перед глазами стояла старая черно-белая фотография. Жемчужная улыбка, талия-рюмочка, гипюровые перчатки… А позади — статный красавец с властным взором.
— Света, нам необходимо встретиться, — мягко попросил собеседник. — С вами и вашей подругой, Таисией. У меня есть к вам дело… Вы можете сегодня вечером?
— Конечно! — Я распрощалась и принялась названивать подруге.
— Едем! — воскликнула та, не успела я толком объяснить, в чем дело. — И чем быстрее, тем лучше. Не то я от любопытства умру!
Не успела я одеться, как в дверь позвонили. Судя по всему, нетерпение подруги превосходило все допустимые пределы. Однако, открыв дверь, я обнаружила на пороге Юрку.
— Как самочувствие? — поинтересовался он и вторгся на территорию. — Все в порядке?
— Ага, — барахтаясь в рукаве плаща, отозвалась я. — Только мне сейчас некогда, нам с Тайкой кое-куда отъехать надо…
— Вот я вас и подвезу, — невозмутимо отрезал Юрка и шагнул за порог. — Пойду пока заведу машину…
Он спустился вниз по лестнице, а я не нашлась, что ответить, высунулась и поглядела ему вслед. Одноклассник слишком ловко научился отрезать мне все пути к отступлению.
Через час мы с Тайкой вылезли на Большой Грузинской и огляделись. Дом престарелого ювелира выглядел весьма достойно.
— Хорошо быть ювелиром! — завистливо сказала Мегрэнь, разглядывая нарядный фасад здания.
— Хорошо быть богатым ювелиром, — поправила я и махнула рукой. — Нам сюда!
Мы позвонили в домофон, и высокий женский голос осведомился о цели нашего визита.
— К Зиновию Михайловичу… Мы договаривались…
Мы поднялись на третий этаж. Дверь одной из квартир была распахнута, рядом стоял высокий поджарый старик. Время пощадило его, оставив все ту же гордую стать и тяжелый властный взгляд.
— Здравствуйте! — робко поздоровались мы.
Старик величаво кивнул и отступил внутрь квартиры:
— Проходите…
В прихожей он помог нам снять верхнюю одежду, а мы с Тайкой в это время с интересом разглядывали роскошную обстановку. Мебель, явно старинная, выглядела под стать самому хозяину: величественно и строго.
Меж тем хозяин пригласил нас в гостиную. Поглядывая по сторонам, мы устроились за огромным овальным столом. Невысокая полная женщина принесла поднос с чаем и тихо исчезла за дверью. Зиновий Михайлович проводил ее взглядом и вновь повернулся к нам:
— Татьяна Антоновна мне много о вас рассказывала…
— К сожалению, мы не можем ответить тем же, — развела руками Мегрэнь. — Как выяснилось в последнее время, мы не знали о Татьяне Антоновне почти ничего.
Старик закивал:
— Да, да… Татьяна всегда была сдержанной. А после того случая… она сделалась скрытной.
— Вы имеете в виду выставку? — уточнила Тайка. — Когда пропала часть коллекции?
Он снова кивнул:
— Ее так подло обманули! Пообещали, что все средства уйдут в фонд детей-инвалидов… Но потом все намертво увязло в бумагах. Она попала под такой пресс…
Махнув рукой, словно пытаясь отогнать неприятные воспоминания, Шверг указал на наши чашки:
— Что же вы не чаевничаете?
Мы торопливо потянулись к чаю. А он стал рассказывать о себе, о войне, о том, как встретился с Таней, словно для этого и позвал нас: поговорить о прошедшей молодости и безответной любви.
— А почему же вы не помогли ей тогда с коллекцией? Ведь у вас уже был большой авторитет в этой области?
— Таня не сказала мне, — грустно отозвался Зиновий Михайлович. — Не хотела лишний раз беспокоить…
— Почему?
Ювелир пожал плечами:.
— Она… всегда старалась держать меня на расстоянии. Мы были знакомы долгие годы, но я так и не смог пробить щелочку в броне ее сердца…
Шверг развел руками и, печально улыбаясь, обвел нас взглядом.
— Зиновий Михайлович, — нарушила я неловкую тишину, — а почему… когда я сама позвонила вам, вы отреагировали на звонок весьма… агрессивно?
— Ах это! — вскинул он голову. — Прошу меня за это простить! Дело в том, что в последнее время Таня снова стала жаловаться, что ей звонят и интересуются судьбой коллекции. Она была очень испугана, хотя к тому времени практически вся коллекция была благополучно продана в наши музеи. Таня особо настаивала на том, чтобы ни один предмет не ушел за границу, в договорах с музеями этот пункт оговорен особо. Хотя с большинством экспонатов ни один музей и так не расстанется добровольно. Наградной потир Петра Великого! Это, знаете ли…
Ювелир вскинул вверх указательный палец и потряс им, демонстрируя тем самым безграничную ценность фамильной коллекции Георгиевских.
