– Ну да, совсем как в том еврейском анекдоте насчет похорон без покойника; ты в своем уме, центурион?
– Разумеется. Вам что, никогда не случалось использовать в оперативной работе агентов-имитаторов?
– Имитаторов?! Постой-ка, Фабриций… Но ведь минимально критически настроенные свидетели…
– Да о чем вы говорите, экселенц! Человек, способный поверить в оживление покойника, поверит во что угодно – никуда не денется, а все «критически настроенные» так и так – отрезанный ломоть. Все равно показывать его можно будет лишь тем, кто хочет видеть Учителя воскресшим – по крайней мере поначалу, пока мы не сформируем соответствующее общественное мнение.
В общем, изначально безумная идея Фабриция становилась теперь безумной в квадрате, однако выбирать было не из чего и двигаться в той верше, в которую мы угодили, можно было только вперед – и не оглядываясь. Насчет «все делать так же, как задумано», – это, конечно, не более чем слова: план, конечно же, нуждался в существенных коррективах, причем весьма срочных. Например, все ученики и спутницы Иешуа в тот момент находились под плотным колпаком; мы приняли специальные меры, чтобы никто из них не появился на месте казни и не смог принять участие в захоронении трупов (их должны были сбросить в общую могилу, обработав до неидентифицируемости). Теперь все эти мероприятия потеряли смысл; более того, стало весьма желательным, чтобы они своими глазами увидели труп Учителя.
С другой стороны, нам теперь срочно потребовалась настоящая гробница, причем желательно находящаяся в достаточно уединенном месте. Фабриций незамедлительно нашел Никодима. Не думает ли тот, что кому-нибудь из последователей Иешуа следовало бы позаботиться о достойных похоронах Учителя? Римские власти, насколько известно советнику, собирались сбросить тела всех казненных в ров. Однако прокуратор получил сообщение о том, что тело Иешуа может превратиться в предмет различных махинаций – и учеников, и первосвященников, – а все это может спровоцировать волнения в городе. Поэтому советник уверен – в создавшейся ситуации прокуратор не только не станет возражать, если какой-нибудь уважаемый горожанин пожелает похоронить казненного с соблюдением всех обрядов, но оценит этот шаг как в высшей степени дружественный; сам Игемон хочет приставить к месту захоронения караул – «во избежание»…
Короче говоря, через пару часов эта проблема была решена. Хозяином гробницы оказался хорошо знакомый нам друг и единомышленник Никодима – Иосиф, родом из Аримафеи; он же и отправился к предупрежденному мною Пилату – просить о выдаче тела. Гробница Иосифа оказалась расположенной в достаточно глухом месте, – именно то, что нам было необходимо.
Спустя небольшое время меня разыскали – срочно к Игемону! Готовый к самому худшему, я предстал пред светлыми очами. Выяснилось, что прокуратор пребывает в совершеннейшей ярости по поводу освобождения Вараввы, «сотника» из группировки Элеазара. Или, может, азиатское солнце до того напекло мне голову, что я и впрямь решил отпустить с миром этого террориста? Не нахожу ли я, что цена прикрытия моей комбинации с Назареянином выходит слишком высокой? Я этого не находил, и разъяснил прокуратору, что Одноглазый Симон теперь имеет возможность списать на помилованного сотника все утечки информации, и прошлые, и будущие; так что нам нет нужды пачкать руки – Варавву уберут сами зелоты. Тут только до меня дошло, что в успешности самой моей комбинации Игемону даже в голову не приходит усомниться. Я вышел от него с пустотой в коленках, но с твердой уверенностью: полоса невезения (тьфу-тьфу-тьфу!) кончилась и со следующей раздачи пойдет наша масть.
Тут возникло, правда, и одно дополнительное препятствие, грозящее одним махом обрушить всю нашу изящную конструкцию. План строился в расчете на людей, хотевших видеть Учителя воскресшим; нам следовало лишь помочь им в осуществлении их сознательных или неосознанных желаний. Существовал, однако, один человек, который не задумываясь отдал бы половину оставшейся ему жизни за возможность разоблачить нашу инсценировку. Вы, проконсул, несомненно, поняли, о ком идет речь; ну конечно же, о Демиурге.
Громогласно заявив, что «воскресший Назареянин» – просто-напросто самозванец, экс-апостол Иуда станет в руках Синедриона той самой козырной шестеркой, что прихлопнет нашего туза. Более того: вновь обретя ценность для Синедриона – как ключевой свидетель, – он получит соответствующую охрану. После этого перед ним откроются просто блистательные перспективы: он сможет либо шантажировать нас (сохраняя перед Синедрионом свою легенду раскаявшегося сектанта), либо раскрыться перед иудейскими спецслужбами как бывший римский агент, делом доказавший новым хозяевам свою полезность. Таким образом, наша комбинация имеет условие sine qua non: к моменту «воскресения» Иуда должен быть мертв.
Легко сказать! Ночью мы упустили его из-под наблюдения и вплоть до полудня не объявляли розыска, ибо в рамках первоначального плана он никакой роли играть не мог. Иуда – агент высочайшего класса; даже оставаясь в Иерусалиме, он способен раствориться в этом городе так, что на его поиски уйдет не одна неделя, тогда как в нашем распоряжении – полтора дня и две ночи… Обшарив в течение часа все мыслимые укрытия нашего беглого агента и не обнаружив там никаких его следов, мы пришли к неутешительному выводу: если до послезавтрашнего рассвета Иуда не совершит какой-нибудь крупной ошибки – нам его не найти. Тогда и затевать «воскрешение» совершенно бессмысленно.
Я механически делал пометки на карте города в соответствии с постоянно поступавшими рапортами службы наружного наблюдения (она в последние часы стала работать в режиме «чрезвычайный розыск») – все лучше, чем сидеть сложа руки. Фабриций же тем временем продолжал изучать, в поисках хоть малейшей зацепки, досье Демиурга, и так уже разобранное нами по листику как минимум трижды. И вот, наконец, по прошествии двух часов, проведенных в полном молчании, центурион негромко окликнул меня; оторвавшись от карты, я увидел, что тот протягивает мне два документа – из числа последних.
– Скажите, экселенц, вот рапорт, в котором Иуда сообщает о «предательстве» Иоанна. Здесь на полях есть ваша пометка о том, что ему прямо при контакте были выплачены деньги из секретного фонда – «на ликвидацию последствий возможного предательства». А много ли было этих денег?
– Где-то около четырех сотен динариев; тебе необходима совершенно точная сумма?
– Да нет, как раз не обязательно – важен ее порядок. Дело в том, что, отправляясь с группой захвата в Гефсиманию, Иуда оставил свой денежный ящик в здании Синедриона; мои люди тем временем – я и сам не знаю зачем – заглянули в него. Так вот, в нем было всего восемнадцать монет; интересно, куда делись еще 382 (или сколько их там было)?
– Ну так это же естественно! Помнишь, как Иуда чуть не засыпался с полным ящиком денег, когда община потребовала объяснений? После той истории он стал очень осторожен…
– Вы меня невнимательно слушаете, экселенц. Меня интересует не по какой причине из ящика испарились 382 динария, а где именно они сейчас находятся.
– Так вот оно что… Да, пожалуй, ты прав: единственное, что может сподвигнуть Иуду сделать глупость, – это его алчность. Итак, Иерусалим исключается – он тогда безумно торопился обратно за город, к «своим». Присоединить эти монеты к своей основной захоронке у него времени тем более не было… Так ты думаешь – Гефсимания?
