– Не пройти ли нам в мой кабинет?
Отчего же. И опять через всю библиотеку Шаботт семенит впереди, как ребенок со своим серсо. Он пикантен. Как изящная ложечка, выпрыгнувшая из его кофейной чашки.
– Вот мы и на месте, заходите, прошу вас, присаживайтесь. Чай? Кофе? Виски? Что-нибудь еще? Для вас, дорогая, ваша вечная «виши»
[17]
, знаю, знаю, – бог мой, как вы пьете эту гадость?!
Королева Забо мигом освоилась, куда уж быстрее! Во всяком случае, она не раздумывая садится на то, что потверже, стульчик в стиле Людовика XIII, самый что ни на есть монашеский табурет, а я с головой погружаюсь в английскую кожу большого вольтеровского кресла.
– Подходит. Внешность неяркая, податлив, как раз то, что требовалось.
Это что, он обо мне говорит? Обо мне?
– Вы меня извините, господин Малоссен, я только что говорил о вас, как если бы вас здесь не было, старая привычка политика. В политике почти все время приходится говорить об отсутствующих, так что порой их присутствие ничего не меняет.
– Кофе.
– Что?
– Вы только что предлагали, я выбрал кофе.
– Ах да! Кофе, чашечку кофе!
Плавный наклон к аппарату внутренней связи: «Оливье? Будьте так любезны, принесите нам большой стакан „виши” и чашку кофе».
Потом, блестя глазами:
– Итак, господин Малоссен, признайтесь откровенно, как вы себе представляли этого загадочного Ж. Л. В.?
– Так.
Большим пальцем указываю на Королеву Забо: скромненько примостилась на своем стульчике, но спуску никому не даст, и не надейся. Министр негромко рассмеялся:
– Не знаю, хороший ли это комплимент вашей начальнице, но я лично весьма польщен.
Здесь появляется Оливье. Нет, не тот, что открыл нам дверь, другой, но он мог бы быть тем же самым.
«Виши».
Кофе.
– Нет, серьезно, какой вы рисовали себе внешность Ж. Л. В.? Каким он должен быть, по-вашему?
Ах вот в чем дело! Мы уже приступили к работе... Две секунды на размышление (а хороший кофе, чтоб мне провалиться!), и я говорю:
– Как «Конкорд».
Шаботт в полном восторге. Глаза на лбу от удивления; оборачиваясь к Королеве Забо, он восклицает:
– Бесподобно! Он бес-по-до-бен!
Потом ко мне:
– Вы попали в яблочко, господин Малоссен, вы прекрасно поняли, чего я хочу. «Конкорд», ну конечно! Летающий дипломат! Ж. Л. В. должен представлять собой «Конкорд». Ну что ж, дружище, вы готовы превратиться в «Конкорд»? Вы меня читали?
– Что, простите?
– Вы читали романы Ж. Л. В.? Мои книжки?..
(Да, ваши романы...)
– Нет, не так ли? И относитесь к ним, верно, с презрением: разве нет? Но это даже к лучшему, представьте. Мне нужен совершенно свежий материал. А теперь позвольте мне изложить свой план.
Вам удобно? Ничто не мешает? Еще кофе? Нет? Сигарету? Вы не курите... Хорошо. Слушайте внимательно, вопросы приберегите на потом. Сочинение на тему: «Ж. Л. В., или Либеральный реализм».
Ж. Л. В. – это писатель нового сорта, господин Малоссен. Он больше похож на предпринимателя, чем на мастера пера. Точнее, его предприятие и есть писательство. Если я не претендую на то, чтобы прослыть изобретателем литературного жанра, то уж, во всяком случае, я создал направление. Направление совершенно оригинальное. Начиная с первых моих романов – «Последний поцелуй на Уолл-стрит», «Золотая жила», «Доллар, или Ребенок, который умел считать», – я заложил фундамент новой литературной школы, которую мы будем называть, если хотите, капиталистический реализм. Улыбаетесь, господин Малоссен? А между прочим, капиталистический реализм, или, чтобы соответствовать духу времени, либеральный реализм, это зеркальное отражение соцреализма. Если наши собратья с Востока воспевают в своих романах героев труда – колхозниц, влюбленных в заслуженных трактористов, взаимную страсть, принесенную в жертву пятилетнему плану, то я создаю эпопею отдельных состояний, приумножению которых ничто не может воспрепятствовать: ни чужие состояния, ни государство, ни даже любовь. У меня всегда побеждает человек, предприниматель! Наш мир – это мир лавочников, господин Малоссен, и я задался целью снабдить чтивом всех лавочников мира. Если аристократы, рабочие, крестьяне получили своего героя в ходе развития литературы, то коммерсанты не удостоились такой чести! А Бальзак, возразите вы? Бальзак – это антигерой в том, что касается коммерции, аналитическая зараза! Я не разглагольствую, господин Малоссен, я подсчитываю. Мой читатель не тот, кто умеет читать, а тот, кто умеет считать. Иначе говоря, все лавочники мира считают, и никому, ни одному романисту не пришла в голову мысль возвести это в ранг литературных ценностей. Никому до меня! Я был первым. В результате – двести двадцать пять миллионов экземпляров продано по всему миру «на сей день», как сказала бы моя кормилица. Я сделал из бухгалтерии поэму, господин Малоссен. В моих романах – ряды цифр, каскады биржевых ставок, прекрасные, как кавалерия на параде. Это вид поэзии, к которой чувствительны коммерсанты любой масти. Успех Ж. Л. В. основан на том, что я наконец отвел свое место в мифологическом ряду представителю гермесова племени. Благодаря мне у коммерсантов появились отныне свои герои на Олимпе романистики. Теперь им нужен Создатель. Ваш выход, господин Малоссен...
14
Призвание к деньгам просыпается очень рано. К четырем часам утра – времени мусорщиков. И любого сына мусорщика может неожиданно посетить вдохновение.
Сознавая в свои шестнадцать, что он принадлежит к отбросам общества, Филипп Агуэльтен шел за отцом в своем мешковатом зеленом комбинезоне с ядовито фосфоресцирующим кантом, рассчитывая получить жалкие гроши на карманные расходы.
Когда он катил в первых лучах восходящего солнца через площадь Согласия, примостившись на задней подножке кузова уборочной машины, Филипп заметил огромную толпу людей, осаждавших вход в отель «Крийон» в ожидании маловероятного появления Майкла Джексона. И у Филиппа появилась его первая гениальная идея: содержимое мусорных ведер Майкла Джексона было на вес золота!
Вооружившись планом Парижа и каталогом светских мероприятий, намеченных на тот год, – своеобразная карта его первого острова сокровищ, – Филипп вычислил и отметил мусорные бачки звезд.
В результате первых же утренних раскопок он положил под стекло своей коллекции самый свежий огрызок яблока, обглоданного Джейн Биркин, флакон из-под лака для ногтей от Диора, принадлежавший Катрин Денёв, бутылку из-под пива Ришара Боренже...
– Класс! Здорово придумано! И он будет все это продавать? Голова!
