Затем повернулся к Длинному Мосси:
– А когда Рамон попытался ее закадрить, это ведь ты размазал его по стенке?
– А ты бы что стал делать на моем месте?
Я улыбался во весь рот:
– То же самое, Мо, и это лишь подтверждает, что ты ей так же брат, как и я... или почти.
Здесь я замолчал, накаляя обстановку, затем продолжил:
– Есть проблема, парни.
И еще потомил их на медленном огне.
– Клара хочет, чтобы вы были у нее на свадьбе.
Пауза.
– Все трое.
Пауза.
– Она хочет Мосси и Симона в свидетели.
Пауза.
– Чтобы к алтарю ее вели твой отец и Ясмина, Хадуш, и чтобы Нурдин и Лейла несли кольца.
Пауза.
– Чтобы мы с тобой шли прямо за ними, то есть прямо за ними.
Тут Хадуш попытался улизнуть:
– Зачем это нам, мусульманам, мешаться в ваши христианские обряды?
Я был наготове.
– Сейчас мы уже можем выбирать религию, Хадуш, но свое племя – пока еще нет. А родня Клары – это вы.
Попались. Хадушу ничего не оставалось, как выбросить белый флаг.
– Ну ладно. В какой церкви? Святого Иосифа на улице Сен-Мор?
И вот тогда, неспешно, со знанием дела, я нанес свой последний удар.
– Нет, Хадуш, она собирается венчаться в тюремной часовне. В тюряге, как вы говорите.
4
Да, и нечему удивляться, прежде всего я имел полное право свихнуться от всей этой мистики. До сих пор Клара росла в спокойной уверенности, что любовь к Мужчине противна воле Божьей и чревата некими смертными грехами. И вот тебе пожалуйста: они с Кларансом ставят на кон свою встречу, как фишку в игре уж не знаю с какой Высшей силой. А Кларанс, тоже мне, гуру созидающей преступности, возложил мне на плечи свои узкие руки и нашептывает с вечной порхающей улыбкой (в конце концов, ангелы известные летуны):
– Бенжамен, почему вы отказываетесь признать, что наша встреча ниспослана свыше?
Вот так, одним махом, все воспитание псу под хвост, венчание в белом в тюремной часовне, благословение капеллана арестантского дома, как гласят уведомительные письма. Обратите внимание: уведомительные письма, Сент-Ивер знает все тонкости. Дважды женатый и оба раза разведенный, убежденный позитивист, воинствующий сторонник правил и порядка, и на тебе – третий брак с юной девушкой, совсем невинной, в церкви! Кларанс де Сент-Ивер...
Я возвращаюсь в свою нагретую постель, ищу грудь Жюли. Кларанс де Сент-Ивер... «почему вы отказываетесь признать, что наша встреча ниспослана свыше?»... тоже мне умник нашелся.
– Успокойся, Бенжамен, спи, а то завтра вообще не подняться будет.
Нигде не встречал больше душевной теплоты, чем на груди у Жюли.
– Может, это не надолго, может, Клара просто пробует свои силы на новом для нее поприще любви... а, Жюли... как ты думаешь?
В ответ – тишина спящего Парижа. Жюли мечтательно накручивает на указательный палец прядь моей шевелюры.
– В любви не пробуют, Бенжамен, ты это прекрасно знаешь, здесь каждый раз набело, с листа.
(На этот раз точно – чистовик...)
– И потом, почему тебе так хочется, чтобы она не любила того, за кого выходит?
(Потому что ему вот-вот стукнет шестьдесят, потому что он начальник тюрьмы, святоша несчастный, потому что до нее он снял сливки и успел бросить парочку других таких же!) Для Жюли все это не годится, потому остается при мне.
– Знаешь, я, в конце концов, начну ревновать!
Это даже угрозой не назовешь: Жюли уже засыпает, произнося эти слова.
– Тебе-то не о чем беспокоиться, я буду любить тебя вечно.
Она отворачивается к стенке и в полудреме:
– Скажи спасибо, что можешь любить меня регулярно.
* * *
Дыхание Жюли обрело свой спокойный ритм большого парохода. Я один не сплю в этом сарае, бывшей мелочной лавке, которая у нас вместо квартиры. И еще Клара, наверное. Я встаю. Спускаюсь проверить... как же, спит, как ни в чем не бывало, как у Христа за пазухой. Другие тоже сопят в две дырочки в своих двухъярусных кроватях. Тянь рассказал им новую главу своей «Феи Карабины». Жереми так и уснул с открытым ртом, а Малыш забыл снять свои очки. Тереза, та, как обычно, вытянулась в струнку и лежит в кровати, прямая, точно ее специально уложили, как куклу в коробку, осторожно, чтобы не согнуть. Превосходный Джулиус дрыхнет тут же, посреди честной компании, и от выдыхаемого воздуха ноздри его дрожат, как страницы листаемого справочника.
Над Джулиусом – кроватка Верден. Верден, самая младшая, уже родилась сердитой на весь свет. Она – как лимонка без чеки. Только старый Тянь и справляется с ней. При пробуждении она обязательно должна видеть лицо старого Тяня, склонившееся над ней, лишь в этом случае она, так уж и быть, согласна не взрываться.
Оставленное на стуле, развевается в полумраке комнаты, как призрак счастья, пресловутое белое платье. Ясмина, мать Хадуша, жена Амара, этим вечером еще раз, напоследок, приходила примерить его на Кларе. Племя Малоссенов, прошу любить и жаловать! Я позвонил маме, чтобы сообщить о свадьбе. «Правда? – голос мамы оттуда, из Венеции. – Дай-ка мне ее на минуточку, дорогуша, будь добр». – «Ее нет, мама, она ушла за покупками...» – «Что ж, передай, что я желаю ей быть такой же счастливой, как я сейчас... Ну ладно, я вас всех целую, ребятки... Ты хороший мальчик, Бенжамен». И вешает трубку. Серьезно, просто «желаю ей быть такой же счастливой, как я сейчас»... и вешает трубку. И после этого – ни звонка, ни открытки, ничего... мать, называется.
Не беда, у нас есть Ясмина вместо нее. Сколько себя помню, Ясмина всегда заменяла нам мать.
Я иду на кухню за стулом, ставлю его на самую середину, сажусь на него верхом и, облокотившись на спинку, положив голову на руки, сам засыпаю в этом сонном царстве, в окружении моих ненаглядных.
* * *
Погружаюсь в сон, не очень удачно, вместо этого с головой ухожу в воспоминания. Первый и единственный визит Сент-Ивера. Сватовство, так сказать. Недели две назад. Обед, все чин чином. Раскрасневшаяся Клара расставляет приборы. «Угадай, кто к нам сегодня придет?» Жереми и Малыш с утра играют в угадайки. «Тюлемщик нашей Клалы», – картавит Малыш. И оба этих недоумка покатываются со смеху, который Тереза называла «пошлым» и от которого Клара краснела. Но вечером, когда явился архангел, настоящий, из плоти и перьев, тандем слегка притормозил. Это оттого, что держится он несколько отстраненно, этот Сент-Ивер. Явно не рубаха-парень, которого можно пихнуть в живот в знак приветствия и который на «ты» с первым встречным. Задумчивое достоинство, спокойная учтивость, которая сразу отпугивает шалопаев, даже таких, как Жереми! И потом, будущий шурин явно не из разряда хохмачей, он сюда не шутки шутить пришел. Если он решился оставить на пару часов свою тюрьму, чтобы взглянуть на семью невесты, он является с готовой темой для разговора, как некоторые ходят в гости со своим бифштексом. Этот человек увлечен своей профессией, сразу видно. Не успела Жюли задать первый вопрос, как он отпускает поводья:
