Уходя от Клары Малоссен, Жервеза только и сказала: «Сделайте мне приятное, Клара, поешьте хоть немного». И, обратившись к Верден, добавила: «Я скоро вернусь».
Идя по улице, Жервеза без конца повторяла про себя список убитых девушек, перечисленных дивизионным комиссаром Кудрие: Мари-Анж Куррье, Северина Альбани, Тереза Барбезьен, Мелисса Копт, Анни Бельдон и Соланж Кутар. Как установили их личность?
Чтобы получить ответ на этот вопрос, Жервеза отправилась к своему другу Постель-Вагнеру. Судебный врач предложил ей пол-литровую емкость с кофе. «Обычная процедура, чаще всего – слепки с зубов…» – «А тело Мари-Анж Куррье?» – спросила Жервеза. – «Ах, эта! Они ее не убили, они ее полностью изничтожили. Просто в вещах нашли ее документы». – «Вам не показалось это странным? – удивилась Жервеза. – Изрубить тело до неузнаваемости и оставить здесь же документы…» Нет, это не вызвало у них никаких подозрений. «Кудрие, должно быть, списал это на их зверство. Эти извращенцы нисколько не старались скрыть личность и других жертв, ты знаешь…» После чего Постель-Вагнер спросил: «Как ты себя чувствуешь? Что-то не нравится мне твой вид… Зайди как-нибудь, я осмотрю тебя, скажу, если что не так».
* * *
И вот теперь Жервеза сидела в камере лицом к лицу с Иудой: в каком-то смысле это было так – Мари-Анж была самой первой из ее раскаявшихся проституток. Первый ученик. Любимица. Которая истребляла остальных, выдавая себя за мертвую.
– Это, пожалуй, было для тебя не слишком сложно, ты знала всех девушек и знала, какие у них татуировки.
Потом Жервеза замолчала. Ей не хотелось задавать вопросы. Зная Мари-Анж, она предполагала, какими будут ответы. Она уже читала их в ее глазах. Она вдруг вспомнила еще об одной фразе Постель-Вагнера насчет племянницы: «Любит порассуждать, как сдвинувшийся на морали параноик, очень образованная к тому же. Ты понимаешь?» Да, у Мари-Анж на все был свой ответ, свое объяснение, свое оправдание. Она в нескольких словах могла представить вам этику проституции. Она развлекала Жервезу: «Нравственность – это вопрос синтаксиса, Жервеза, все наши министры учатся этому с колыбели. Им бы следовало отдать под мое начало Министерство Нравственности». Сейчас Жервеза уже не находила Мари-Анж столь забавной. В глазах Мари-Анж Жервеза читала молчаливые ответы на свои вопросы:
– Я выбралась из этого, Жервеза! Я стала тем, кем ты хотела, чтобы я стала. Я «адаптировалась». Ты хотела, чтобы я вернулась к медицине, не так ли? Чтобы я доучилась? Чтобы исполнила волю родителей, да? Стала хирургом, как папочка? «Лечить человека, – говорила ты, – это не давать ему лишнего повода злиться». Вот я и послушала тебя, Жервеза, я стала лечить, я резала по живому! Хирург! Я разом покончила со всеми поводами злиться. Благодаря тебе! Спасибо, Жервеза! Почему я это сделала? Да из любви к искусству, а как же! Из любви к твоему искусству!
И так далее.
Риторика зла. «Они всегда пытаются нас развести», – говорил Тянь о настоящих преступниках. – «Они втискивают свои преступления в рамки нашей логики», – объяснял дивизионный комиссар Кудрие. – «У них нет другого выхода, – говорил Тянь, – или остается признать, что они ненормальные». – «Удивительно, как все настоящие убийцы походят друг на друга в своем стремлении казаться единственными и неповторимыми», – мечтательно замечал Кудрие. – «Поэтому-то в тюрьме они на стенку и лезут», – заключал Тянь.
– Нехорошо было так поступать со мной, – вдруг сказала Мари-Анж.
Жервеза сначала не поняла, в чем дело.
Звук голоса дошел до нее раньше, чем смысл слов. Мари-Анж и ее звонкий мальчишеский голос.
– Некрасиво, Жервеза.
Мальчугану было плохо.
– Посадить меня в тюрьму…
Жервеза не ответила.
– Зачем? Во что я здесь превращусь, в тюрьме? Мари-Анж растерянно смотрела на нее.
– Ты думаешь, тюрьма это выход?
Она наклонилась к Жервезе.
– Ну?.. Если честно?
Она робко улыбнулась.
– В одиночке, к тому же!
Она покачала головой.
– И это в тот момент, когда я нашла свой путь…
Она нахмурила брови.
– Кого же мне теперь убивать?
Она смотрела с настойчивым убеждением.
– Убивать стало моей жизнью, Жервеза! Это моя жизнь – убивать! Постарайся понять меня, господи боже. Ну, будь же гуманной! Кого, по-твоему, я могу здесь убить?
Должно быть, Жервеза изменилась в лице, потому что эта дрянь расхохоталась ей в глаза.
– Какой же ты можешь быть дурой, дорогуша!
Ей и правда было весело. Она так покатывалась со смеху, что у нее даже немного растрепались волосы.
– Бедная Жервеза! Что ты, интересно, напридумывала себе, глядя на меня? Уже разложила меня по полочкам, а? На свои перфокарты! Сдвиг по фазе: разбирает свои преступления! Обвиняет папу, маму, общество и всю систему, так? Да нет, Жервеза, убийство – это совсем не то. Это профессиональное занятие, не больше. И ничуть не менее прибыльное к тому же, чем все ваше Милосердие!
Жервеза спросила:
– Кому ты продавала татуировки, Мари-Анж?
Смех спал так же мгновенно, как и налетел. Тоном преданной соратницы Мари-Анж ответила:
– Ты хочешь знать имя посредника или коллекционера?
– Кому ты продавала татуировки?
Мари-Анж, казалось, вздохнула с облегчением:
– Значит, посредника. Очень хорошо. Потому что коллекционера я не знаю.
Она секунду помедлила.
– Ты уверена, что хочешь знать его имя, Жервеза? Думаю, тебе это не понравится.
Жервеза слушала.
– Тебе и так, наверное, не очень-то приятно было узнать, что это я… Мне действительно очень жаль. Ты этого не заслужила. Только не ты. Порой мне было неловко думать о тебе во время работы. Я говорила себе…
Она осеклась.
– Ты правда хочешь знать, кому я продавала эти татуировки?
Жервеза не стала повторять свой вопрос.
– Ты уверена, Жервеза?
Жервеза ждала.
– Его зовут Малоссен, – ответила наконец Мари-Анж.
Жервеза вытянулась в струнку.
– Бенжамен Малоссен, Жервеза, знаешь такого? Святой. Со своим святым семейством: Лауной, Терезой, Кларой, Жереми, Малышом, Верден, Это-Ангелом и с этим своим толстым отвратительным псом, и своей мамочкой, которая развлекалась уж никак не меньше моего, но ее, непонятно почему, никто в этом не упрекает.
Жервеза молчала. Мари-Анж сочувствующе посмотрела на нее.
– Я понимаю тебя, Жервеза, всегда такой адский шум стоит, когда Иисус падает с креста.
Жервеза сначала не смогла объяснить свою реакцию. Это было похоже на волну. Это поднялось из самой глубины, неудержимо, как гейзер, и выплеснулось изо рта прямо на розовый костюм.
