– Благодарю.
– Благодарю.
– До встречи, мэтр.
– Во Дворце?
– Да, в четверг. Я заказал столик у Фелисьена, на полдень, вы к нам присоединитесь?
– Охотно.
– Значит, до четверга.
– Во Дворце.
– Во Дворце.
Мэтр Рабютен и мэтр Бронлар расшаркиваются в дверях моей камеры. Никак не разойтись. Наконец один выходит, другой входит, дверь закрывается, и мы остаемся вдвоем с Бронларом.
– Вы правильно сделали, что отправили всех этих идеологов к их теориям, Бенжамен, убеждения – не лучшие советники в деле защиты; они только мешают смотреть.
Он садится.
– Вы позволите мне называть вас по имени? Весь вычищен, выглажен. На лице братская улыбка. Он открывает свой дипломат, от которого приятно веет его гонорарами.
– Кстати о просмотре…
Он достает кипу бумаг и кладет ее мне на койку.
– Кстати о просмотре, я решил запросить в суде разрешение на съемку судебных заседаний.
Что, простите?
– Да, публичный процесс. С телерепортерами. И я почти уже добился разрешения. Это будет большая премьера для Франции. Абсолютно запрещенная до сих пор процедура. Однако вы не обычный обвиняемый, Бенжамен. И речи быть не может, чтобы вас судили в закрытую. Я буду следить за этим со всей присущей мне бдительностью. И, можете мне поверить, это будет процесс века. Многие каналы уже согласились принять в этом участие. Прайм тайм
[32]
, естественно. Американцы уже начали снимать фильм по мотивам вашей авантюры…
Американцы снимают фильм про меня?
– И я принес вам первую серию контрактов… Он вдруг стал принюхиваться.
– Жаль, что невозможно снять на пленку запахи, ваша камера весьма интересна в этом отношении.
* * *
В конце концов, я спросил у тюремщика:
– У вас случайно нет кого-нибудь, кто бы мог заняться именно мной?
– Нет чего?
– Адвоката. Человека, который бы верил в мою невиновность. Ну хоть немножко…
Надзиратель задумался. Хороший парень. Он и правда задумался.
– Есть один, кузен моего шурина… Но он совсем еще молодой. Начинающий. Неопытный.
– Вот и прекрасно.
53
МОЙ ПРОЦЕСС
Нет, нет и нет, ни слова о моем процессе. Обратитесь к газетам. И потом, они первые начали. Газетная артподготовка… Эти продолжительные бомбардировки укреплений моей защиты… Снаряды, начиненные модальностями, чтобы они, не дай бог, не разорвались, не долетев до цели, и не опалили самих стрелков. Кажется, что этот Малоссен (фото) и его «дьяволица» (фото) взорвали целый дом со всеми его обитателями. Можно подумать, что их главным мотивом была не месть, а кража. По всей вероятности, они убрали молоденькую горничную (фото, это, в самом деле, она, бедняжка) и студента (фото Клемана, увы!), чтобы избавиться от ненужных свидетелей. Похоже, что ему, этому Малоссену, пересадили ряд органов серийного убийцы (фото Кремера) и что именно от этого он сдвинулся.
Да, все началось с этой статьи Сенклера в его журнале «Болезнь» под заголовком: «Прививка преступности». Тиражи тут же взлетели, «Болезнь» внезапно превратилась в справочное издание, и все прочие журналистские перья припустили за ней, как стайка воробьев. Все расселись на проводах первых полос. Вся печать говорит об этом! И все снимки кричат! Пересадка преступности, донорские органы слишком хорошо прижились! Теледебаты, круглые столы, психиатрические коллоквиумы. Данный случай заслуживает нашего пристального внимания. Уже многие годы смерть передается через кровь, почему бы и преступные наклонности нельзя было пересадить вместе с сердцем убийцы? Разве не права была Мери Шелли?
[33]
Малоссен = чудовище Франкенштейн? Одно из удивительных провидений XIX века? «Болезнь» открывает парад с Сенклером во главе, который не сходит с экранов, на полном серьезе проталкивая свою теорию. Естественно, громы и молнии возмущенного Бертольда: пересадка поведения? Что еще выдумали! Полный бред! Истина в том, что он, Бертольд, совершил хирургический подвиг, результаты которого я, Малоссен, сумел испоганить, стреляя в ближнего. Что с меня взять, с подонка. Такие, как я, способны истребить целый город, лишь бы бросить тень на своего спасителя. Подлецы они и есть подлецы, что сегодня, что две тысячи лет назад. Он, Бертольд, примкнул к лагерю жертв; и сожалеет теперь обо мне с высоты своего креста, на который я его отправил.
Эта идея о «пересаженном» убийце понравилась и моему адвокату. (Тюремщик был прав: он еще совсем молодой, начинающий.)
– Если мы не сумеем убедить всех в вашей невиновности, мы всегда сможем спрятаться за «не несение ответственности».
Еще бы. У меня до сих пор стоит в ушах голос мэтра Раго с противоположной скамьи:
– Нас хотят уверить в том, – орет он (мэтр Раго орет, не повышая голоса, это называется «сила убеждения»), – что дух преступления был пересажен в грудь этому человеку. И якобы убивает не он, а тот, другой, у него внутри]
Молчание. Он долго качает головой.
– Презрение, с каким защищающая сторона относится к вашим умственным способностям, господа присяжные заседатели, удручает меня.
Молчание. Удрученно поникшие усы выступающего. Зреющая ярость попранного суда присяжных.
– Хотя…
Хотя что? Мэтр Раго в сомнении поднял брови, за ними, как по команде, непонимающе вздыбились плечи.
– В конце концов, может быть и так…
Немое удивление моего адвоката.
– Может быть, защита в чем-то права, – продолжает мэтр Раго тем же задумчивым тоном.
Мой адвокат поворачивается ко мне, ободряюще похлопывая меня по руке, дескать: «вот видите, сработало». (Начинающий… Должно быть, он подсмотрел этот жест в каком-нибудь телефильме.)
Мэтр Раго роняет подбородок на кулак.
– В том, что касается прививок, вероятно, на человека они действуют так же, как на растения…
В подтверждение своих слов он уверенно кивает седой головой.
– Это очень даже возможно.
Кажется, он все больше в этом убеждается.
– Может быть, обвиняемый и в самом деле в силу миметической реакции принужден был покушаться на жизнь своего ближнего… некоторые психиатры могли бы это подтвердить…
Мой адвокат, улыбаясь, с облегчением откидывается на спинку кресла, раскинув руки, встречая в раскрытые объятия победу (точно, вырос на адвокатских сериалах…).
