Не давая ей насладиться этим ощущением и не заботясь о том,
чтобы подготовить ее так, как она того хотела, он просто повалил ее на спину,
коленями раздвинул ей ноги и, напрягшись, вставил в нее член. Она очень живо
запомнила, что было больно. Удовольствие куда-то исчезло, и его место заняла
боль, которую она ощущала все время, пока он трудился над ней. Слишком
возбужденный манипуляциями со своим инструментом, он кончил почти сразу же и
тяжело повалился на нее. И тогда и сейчас она ненавидела его и само
воспоминание о нем. Он повернулся на бок и немедленно уснул. И не только уснул,
а, довершая обиду, захрапел. Сейчас, как и той ночью в Честере, желание Хизер
остыло. Чувство обиды было острым – смешивались разочарование,
неудовлетворенное желание, негодование, злость. Так был заложен принцип их
совместной жизни.
– Я ни разу не была удовлетворена, – бормотала
она, поднимаясь, направляясь в ванную комнату своей спальни и включая
душ. – И не думаю, что я смогу быть. Я фригидна. Мужчины говорили мне
об этом до моей встречи с Чарльзом, и, наверное, это правда, так как я никогда
не испытывала удовольствия от секса с ним, сама с собой, да и ни с кем
другим. – Очень этим озабоченная, она искала ответ в книгах, дававших
разные советы по пробуждению женской чувственности. Мастурбация была самым
излюбленным из них, но каждый раз, когда она пыталась этим заниматься, ей
вспоминался строгий голос ее матери, звучавший, когда она были еще ребенком и
проявляла повышенный интерес к своим половым органам. Как-то однажды мать
застала ее со спущенными трусиками, изучавшую свою меленькую безволосую щель, и
сказала: «Не трогай себя там, Хизер. Это плохо. Хорошие девочки никогда не
играют с собой».
Маму всегда надо было слушаться, этого строгого,
прекрасного, всегда элегантного начальника, который руководил всей семьей,
знатока по части эмоционального шантажа.
Хизер закончила принимать душ и медленно оделась. Она
остановила свой выбор на кремовом, украшенном кружевами лифчике, трусиках и
подходящем поясе. Ее тело ожило под ее пальцами, горячее, игривое животное,
которое жаждало, чтобы его укротили. Вывернув чулки, она натянула их. Стоя
перед зеркалом, она повернулась и заглянула через плечо, проверяя все ли в
порядке. В зеркале отражалась стройная женщина с тонкой талией, округлыми
бедрами и твердой попкой, обрамленной кружевными трусиками. Она хотела бы,
чтобы рядом был мужчина, который мог бы ее увидеть. Не любой, конечно, мужчина,
а один из тех героев из ее любимых книг – галантный и благодарный, который,
вместо того чтобы ложиться пьяным, ласкал бы ее, доводя до экстаза, перед тем
как ввести свой могучий фаллос. Разглядывая свое отражение, она облизнула губы.
Желание в ней становилось все более требовательным, мучая ее так, что она не
могла думать ни о чем другом, кроме как о том, каким образом его удовлетворить.
Но есть кое-кто, кто сможет помочь ей. И, вспомнив о дневном свидании,
назначенном на сегодня, она поспешно завершила свой туалет. Люди воспринимали
ее как жену, а впоследствии вдову Чарльза и не представляли себе, какое сильное
и страстное желание скрывалось под ее спокойной внешностью. Она выглядела
холодной и отстраненной, всегда одетая в превосходно скроенную, обманчиво
простую, дорогую одежду.
Это утро не явилось исключением. Сегодня она надела
естественных оттенков костюм от Шанель из льна и шелка, чесучовую блузку цвета
загара и итальянские теннисные туфли на низком каблуке. Тонкий слой пудры, едва
заметная и простая косметика, бежевые тени для век, розовая помада, аккуратная
прическа – и она была готова. Никаких украшений, только золотая полоска обручального
кольца да пара крошечных бриллиантовых сережек в ушах. Очень скоро она вела
машину по безлюдным загородным аллеям, которые выводили к шоссе на Лондон.
Казалось, что ее сердце билось в такт с колесами автомобиля,
когда она думала о мужчине, с которым предстояло встретиться. Его звали Андре
Бофорт. Они много лет дружили с Чарльзом, хотя занимались совсем разными
делами. Андре был каким-то образом связан с кинопромышленностью, Хизер точно не
знала каким. Это был темноволосый, утонченный холостяк, всегда безупречно
одетый в прекрасно сшитые костюмы, рубашки ручной работы, ботинки от Гуччи. У
него всегда были только самые дорогие аксессуары. Примерно одних лет с
Чарльзом, он выглядел намного моложе своего возраста, всегда стройный и
подтянутый, спасибо спортклубу, который он регулярно посещал. Он обладал острым
умом и весьма часто появлялся в поле зрения Хизер, с тех пор как Чарльз погиб в
автокатастрофе. Хизер очень ценила его внимание, то, как он ненавязчиво
присматривал за ней, всегда оказываясь на месте, когда ей надо было поговорить
с ним по телефону. Ей и сейчас требовалось поговорить, но не о Чарльзе. Андре
был тем человеком, которому, как она чувствовала, можно довериться. По мере
того как она приближалась к Ричмонду и мосту Хаммерсмит, движение, сливаясь с
обеих сторон, становилось все более напряженным, а ее храбрость признаться в
одной вещи улетучивалась. Она уже сомневалась, что за обедом в ультрамодном
ресторане она сможет сказать: «Андре, у меня никогда не было оргазма. Я хочу,
чтобы ты научил меня кончать».
Андре Бофорт сидел, откинувшись, в режиссерском кресле в
своем номере в дворцовом комплексе на берегу залива Челси. Стоял душный летний
день, лучи солнца играли на поверхности Темзы. Вдали, за массивными окнами,
лениво пыхтели катера, полные экскурсантов, которым гиды показывали
достопримечательности. Дела, намеченные на это утро, все сделаны, и мысленно
Андре обратился к предстоящей встрече. У него свидание с женщиной. Слабая
улыбка тронула его губы, когда он подумал о ней. Хизер Логан. Ледяная Хизер.
Невинная или кажущаяся таковой женщина, которой надо помочь осознать весь свой
сексуальный потенциал. Он напрягся при мысли о том, что, может быть, он и будет
тем человеком, который поможет ей. Не только он. Будут и другие. Он нажал
кнопку интеркома, и через несколько секунд вошла его личная помощница. Он
смотрел, как она подходила к нему, ступая на сияющий мраморный пол. Это была
полная, даже пышная блондинка, непохожая на тех модных худосочных особ. Про
себя он называл ее рубенсовской, тип женщин, которых так любили писать
художники шестнадцатого века. Крепкая, земная, с колышущейся грудью и
соблазнительным задом.
– Студия прислала факс, Джулия? – спросил он
лениво. Но не это было причиной, почему он вызвал ее.
– Да, сэр. Сценарий готов, отбор актеров произведен,
все готово для запуска в производство. Режиссер хотел бы повидаться с вами как
можно скорее.
Джулия почувствовала, что она краснеет. Андре всегда
заставлял ее смущаться, с самого ее первого появления перед ним – начинающей
секретарши, ищущей работу. Он предоставил ей шанс, и той ночью она, лежа одна в
кровати в своей крохотной квартирке, думала о нем. Ее пальцы, сместившись вниз,
прикоснулись к розовому бутону половых губ. Она почувствовала, как ослабела.
Влага мягко растекалась по бугорку, который отдает команды согласно ее
прикосновениям. Она представляла себе лицо своего босса, лаская клитор,
заставляя его подняться и налиться. Андре был так прекрасен своей смуглой,
мрачной, почти поэтической красотой. А его рот! Верхняя губа была твердой,
подрагивавшей от нетерпения, если кто-то проявлял некомпетентность, а нижняя
была очень чувственной. В ее воображении он стоял перед ней на коленях и,
доведя ее до экстаза, своим языком-призраком нежно вылизывал ту самую точку,
заставляя ее корчиться от наслаждения. Даже сейчас, стоя перед его стеклянным,
с хромом, письменным столом, она почувствовала влагу под мышками при
воспоминании об этой и о сотне других таких же ночей, когда он был ее
воображаемым любовником. Ее грудь волновалась внутри больших чашечек
бюстгальтера, чувствительные соски, казалось, были связаны с клитором и
напряглись одновременно с ним.
