– Пока всех соберёшь, будет уже поздно.
Пёс готов отчаяться.
– Если только они уже не собрались.
С этими небрежно брошенными словами Гиеныч проследовал в кухню.
– Все подъел? – рявкает он возмущённо. – Ну спасибочки! Хоть немножко бы мне оставил!
Пёс идёт за ним, поджав хвост, убитый раскаянием. Гиеныч покатывается со смеху.
– Да ты что, я пошутил; это для тебя и было.
Он открывает носом шкаф, вскрывает пачку галет и принимается жевать с задумчивым видом.
– Послушай, Гиеныч, – нерешительно заговаривает Пёс, – что ты, собственно, имел в виду, когда сказал «если они уже не собрались»?
– А? – вздрогнув, отзывается Гиеныч, – ах, да! совсем забыл. Будь добр, поди открой дверь.
Заинтригованный до крайности, Пёс идёт к входной двери и открывает её. И отшатывается. Перед ним на циновке сидит Итальянец, обернув хвостом лапы. Шрам вновь обжигает Псу щеку. Итальянец и ухом не ведёт. Он элегантен, как всегда, чёрная бабочка так и сверкает глянцем на белоснежном пластроне. На губах у него скромно-приветливая улыбка, словно говорящая: «Здравствуйте, дорогой мой, ну, как поживаете?» Сделав над собой неимоверное усилие, Пёс подходит к Итальянцу и поднимает переднюю лапу в знак дружбы. Итальянец проскальзывает под лапой, потом с мурлыканьем трётся о грудь Пса. После чего оборачивается и испускает протяжное мяуканье, которое раскатывается по лестничной клетке. Появляется Египтянка, за ней Художник, а за ними добрых три десятка собак и кошек всех мастей, всех размеров, сплошь друзья Гиеныча. Кое-кто из них Псу уже знаком. Например, Факир, немецкая овчарка кассира, расстроившая себе психику, стараясь отличать клиентов от воров. «Память у меня ни к чёрту, никогда не знаю, кого надо кусать, ну и не кусаю никого».
А квартира все наполняется. Многие из присутствующих тоже, как Пёс, брошены по случаю отпуска. Разобравшись с Потным и Перечницей, надо будет заняться их хозяевами.
– Хорошо, – говорит Пёс. – Союз заключён.
– Ну что, пошли? – спрашивает Гиеныч.
– Пошли.
Глава 35
Вот. Средь бела дня они шествуют по пустынному по случаю отпусков Парижу. Они движутся длинной вереницей. Целая стая собак и кошек. С самым невинным видом. Можно подумать, город принадлежит им. (Им, да ещё домушникам, которые пойдут в отпуск позже. ) Жермен, Гиенычев друг детства, сплошной клубок мышц, нечто вроде боксёра, без малейшего усилия тащит огромный узел. Рядом с ним трусит Художник. Впрочем, «трусит» – неподходящее слово. Он скорее струится, словно чёрная пантера в миниатюре.
Египтянка и Итальянец идут впереди между Псом и Гиенычем. И вся эта процессия производит не больше шума, чем сокол, кружащий над добычей.
– Вот. Это здесь, – говорит Пёс.
Гиеныч с весёлым любопытством окидывает взглядом многоквартирный дом, где живут Потный и Перечница.
– Шикарный дом. Новый, чистый. Красота. А, Итальянец?
Итальянец издаёт что-то вроде немого смешка.
Египтянка одна заходит во двор, высоко держа голову и хвост, словно она здесь своя. Вскоре она возвращается и подмигивает, давая понять, что путь свободен. Две кошки уже взобрались на деревья. Старый дог с мощным голосом непринуждённо разваливается в воротах. Это часовые. Остальные заходят во двор. Пёс, показывая дорогу, запрыгивает на навес помойки, потом на крышу привратницкой. (Консьержка смотрит по телевизору фильм про войну, от которого впору оглохнуть.)
– Жермен! – окликает Гиеныч.
Жермен кладёт узел и в два прыжка оказывается на крыше.
– Ну-ка займись, – говорит Гиеныч, указывая на кухонное окошко.
Оно закрыто, но без решётки. «Вору не протиснуться», – считал Потный.
Жермен наклоняет голову, прижимает уши. Один короткий удар круглым лбом – и стекло разлетается вдребезги.
– Я бы мог и дверь высадить, раз уж на то пошло, – замечает Жермен пренебрежительно.
– Она бронированная, – говорит Пёс.
– Ну и что?
Глава 36
Квартира пуста и безмолвна. В ней царит застоявшийся запах чистоты, от которого хочется говорить вполголоса. Первым делом изучают местность – молча, ступая на цыпочках. Из кухни проходят в столовую, она же гостиная: полированный стол, кресла и диван в чехлах, в углу новёхонький цветной телевизор, посудный шкаф в стиле Генриха II, предназначенный, кажется, не столько для хранения, сколько для демонстрации посуды, книжные полки, уставленные никогда не читаными энциклопедиями, пепельницы, в которые никогда не стряхивали пепел, десятки безделушек, которые никогда не переставляли, и фальшивый камин, где никогда не горел огонь. Спущенные жалюзи пропускают ровно столько света, чтоб получался мягкий церковный полумрак. Лапы тонут в ковре, который Перечница перед самым отъездом вымыла шампунем, и теперь он курчавится, как пелена облаков. В спальне Потного и Перечницы огромная кровать сияет, как заря, атласным покрывалом в тон занавескам цвета лососины, лёгким, как подвенечная вуаль. Гантели и эспандеры Потного сложены около платяного шкафа, который Перечница не забыла запереть на ключ. Ванная блистает такой чистотой, что можно глядеться во что угодно: в зеркало, в кафель, в эмаль ванны и стиральной машины, в глянцевые стены. От этого кружится голова. Кажется, будто движешься в пустоте с толпой своих же собственных двойников. Комната Пом не похожа на всё остальное. В ней почти ничего нет. Подушки, занавески, покрывала отсутствуют, так же как и коврик из синтетического медвежьего меха, на который Пом ставила ноги, вылезая из постели. Потому что все это, несмотря на протесты Перечницы, пошло на убранство конуры для Пса. Пса, у которого сжимается сердце. Пса, ярость которого становится совершенно ледяной.
Ну вот. Все снова собрались в гостиной, она же столовая, она же «ливинг». Все выжидающе смотрят на Пса.
– Ну что, – говорит Гиеныч, – с чего начнём?
Пёс окидывает все вокруг оценивающим взглядом. Он затрудняется в выборе.
– Может, с этого? – предлагает Гиеныч.
И небрежно сталкивает с каминной полки пепельницу поддельного хрусталя на предкаминную плиту фальшивого мрамора. Пепельница – вдребезги.
Это сигнал.
Итальянец поднимает переднюю лапу. Выскакивает его единственный коготь. И десять кошек одним прыжком оказываются под потолком, вцепляются в занавески. Повиснув всей тяжестью, они медленно съезжают вниз под треск раздираемой ткани. Занавески в клочья, а кошки принимаются за чехлы кресел.
– Поберегись!
Это предупреждают Жермен и Факир. Они просунули морды между посудным шкафом и стеной и протискиваются дальше. Вот они целиком скрылись за шкафом и повторяют предупреждение:
