Без четверти пять стоял он под часами в старенькой гимназистской шинели, ставшей уже тесной в груди и плечах, и наблюдал вокруг на тротуаре бойкое торжище сластями, детскими игрушками и предметами домашнего хозяйственного употребления. Любимым развлечением для детей тогда служили длинные узкие стеклянные трубки с водой и стеклянным же чертиком внутри, который опускался вниз, стоило надавить пальцем на замыкающую трубку резинку. Только-только появились резиновые красные воздушные шары, наполненные газом и улетающие вверх, достаточно было неосторожному обладателю выпустить на миг из рук веревочку. Просили за такое чудо поначалу огромные деньги, пять рублей, и Косте доступно было только любоваться на него и ждать, пока кто-нибудь из счастливчиков зазевается и упустит шарик, чтобы, запрокинув голову, с замиранием сердца наблюдать за его полетом…
Ровно в назначенный срок из гремящего потока экипажей, непрерывной рекой катящего мимо по Невскому, вынырнули дрожки Морокина, остановились у тротуара.
— Молодец! — крикнул советник юстиции. — Пунктуальность соблюдаешь! Влезай ко мне, поедем по делам! Поместимся! Что Филиппов — когда обещал заключение? Он нелюдим, я знаю, да это оттого, что его дважды грабили, один раз с попыткою смертоубийства…
Он вдруг, не выпуская из рук вожжи и ловко управляясь с лошадью, снял с бритой головы котелок и раскланялся с каким-то генералом, в светлом пальто, в недавно введенных ярко-красных брюках с золотыми лампасами, проезжающим встречно в «эгоистке»
[9]
, запряженной великолепным орловским рысаком.
Костя ехал по Невскому, слушал Морокина и с удовольствием разглядывал дома и прохожих.
— Видишь этот дом? — спросил Андрей Львович, заметив любопытство Кричевского. — Графа Протасова! Оригинальная личность! Гусарский полковник — и одновременно обер-прокурор Святейшего Синода! Такое только в России возможно! Как он справляется?! Я бы свихнулся, ей-ей! Утром с попами, вечером — с гусарами… А вот там, напротив, дом купца Лыткина… Лет десять тому произошла там прелюбопытнейшая история из серии любовных… Тебе полезно узнать будет. Там лестница парадная круговая, с широким таким пролетом, этажи высокие… Поднялась однажды в четвертый этаж почтенная дама, позвонила у одной из дверей да и бросилась себе вниз, в пролет! Газовый фонарь разбила, трубу вот такую, в руку толщиной погнула… Убилась до смерти, конечно! Крови было столько, что она всосалась в пол из песчаника… Пятно, поди, по сию пору в парадном видно. Я расследовал это дело. Долго не мог поверить, что пожилой женщине, разумной и трезвой, твердых правил христианке, никто не помогал так ловко выпасть за перила. Любовь, однако! В той квартире жил один почтовый чиновник. Посватался он к воспитаннице этой дамы. Перед этим долго посещал ее дом — так долго, что дама влюбилась в него без памяти. И ведь человек был порядочный, никаких авансов ей не давал, шуры-муры не разводил… Вот она, не зная, что предпринять, справила девушке приданое, устроила им свадебку, а на другой день ничего умнее не нашла, как прийти к ним в квартиру и вот таким макаром на себя руки наложить… Теперь это дом с привидениями: старуха эта по ночам там ходит!
Вскоре они свернули направо, в только что открытую Новую улицу
[10]
, обустраиваемую после пожара громадными домами.
— Вот, тоже загадка! — кивнул Морокин. — В этих домах самоубийств столько, что не знаем, что делать! Пришлось к местному следователю трех помощников командировать! Просто эпидемия! Уже я предлагал нашему генералу пригласить батюшку да освятить сие место! А вон там — Ямская… тут десять лет тому тоже был пожар… вся слобода выгорела, и лошадей много почтовых погорело… жаль!
Советник юстиции знал город, как свои пять пальцев, и рассказчик был великолепный. Пока они ехали, Костя не скучал. Заскучал он, когда остановились они у какого-то кабака в Грязной
[11]
улице, всецело оправдывавшей свое название. Морокин бросил Косте вожжи.
— Постереги лошадь. Никого не подпускай к себе. Если что — свисти! Свисток взял? Молодец!
Он вытащил из ящика под сиденьем дрожек внушительный сверток мешковины, взял его под мышку и решительно вошел в шумный кабак, полный подозрительных личностей, оттолкнув при входе какую-то вдрызг пьяную мерзкую рожу. Отсутствовал Андрей Львович долго, Кричевский даже начал беспокоиться, как вдруг советник появился в дверях, все с тем же свертком, весьма разочарованный, давая наставления угодливо кланяющемуся половому. Сел в дрожки, хмурясь, тронул лошадь. Он никогда не кричал на свою гнедую и не ударил ни разу, и это Косте нравилось.
Они отъехали в соседний переулок — и история повторилась, потом снова и снова. Понемногу у Кричевского зародилось подозрение, что его взяли в эту поездку с единственной меркантильной целью — стеречь экипаж господина советника, покуда тот опрашивает своих осведомителей. Думать так было обидно и унизительно для Костиного профессионального самолюбия. Амбиции молодого помощника станового пристава страдали.
Где-то на подъездах к Сенной дорогу им пересекла большая партия ссыльнокаторжных, бредущих под конвоем из пересыльной тюрьмы, помещавшейся в Демидовом переулке. Они шли, меся снег по обочинам, бренча цепями, одетые в серые куртки с бубновыми тузами на спине, в серых войлочных шапках на полубритых головах, понурые и угрюмые, а сзади в наемных повозках ехали за ними их вольные жены, некоторые даже с детьми. Прохожие, идущие от Владимирской, отстояв службу, подавали им булки и калачи. Были среди каторжан и женщины… С ужасом подумал Костя о Сашеньке.
— Куда их теперь? — шепотом спросил Кричевский Андрея Львовича, смотревшего на сию печальную картину прищурясь, с некоторым удовлетворением, как пахарь на плоды усталых рук своих.
— По арестантским вагонам — и в Москву, в пересыльный замок, к «святому доктору» Гаазу: есть там такой сумасшедший, коли еще не помер. А там — по Владимирке пешочком, до Тобольска… Очень полезная прогулка в воспитательном отношении. Не смотрите на меня, как на чудовище, молодой человек. Уверяю вас, я не всегда так думал, были и у меня души прекрасные порывы, но постепенно прошли. Повзрослел. Когда каждый божий день видишь, что творят эти жалкие человекоподобные создания — быстро взрослеешь, и вам этого не избежать. Кстати! Газетку читали?! Наше с вами дело там освещается с хорошим знанием деталей, но в каких тонах! Изверги мы, полицейские, и палачи! Бойко пишет этот П. Ш.! Кто он, любопытно было бы узнать? Не слыхал я прежде о таком. Эх, как Розенбергу досталось от него! Переживать будет Михаил Карлович: пропала его помолвка! Тут скандалу публичного не избежать! Видно, новый писака-щелкопер народился. Зубы об нас точит! Прочтите вот, это вас отвлечет!
Статейка Петьки Шевырева была невелика, но забориста. Костя и впрямь увлекся, подхихикивая над Розенбергом, представляя, как последний будет хвататься за свои бакенбарды, объясняясь с родней невесты, и не заметил, как остановились они у очередного мрачного питейного заведения, коими изобиловала тогда вся Лиговская улица. На этот раз Морокин пробыл в кабаке недолго, а выйдя из него все с тем же свертком, для чего-то перешел улицу, миновал свой экипаж с читающим Константином на сиденье и скрылся в темной подворотне дома напротив. Костя все продолжал читать, когда заметил краем глаза, что из дверей кабака вышел и осторожно направился в ту же подворотню вслед Морокину забавный тщедушный мужичонка в сюртучке с длинными болтающимися руками. Поскольку узкоплечий уродец едва ли доставал атлетически сложенному Морокину до подбородка и по Костиным меркам не мог представлять серьезной опасности для мало-мальски крепкого мужчины, Кричевский в первый миг не обеспокоился. Но мужичонка, входя в подворотню, быстро оглянулся, дернул шеею — и тотчас ярко ожило в Косте недавнее ощущение, испытанное им в доме господина Белавина, будто перед ним окно в иной, подледный мир, полный хищных тварей. Костя поручиться был готов теперь, что этот хлипкий тип оттуда, из этих, и совсем не столь безопасен, как представляется.
