— Разумеется! — удивился недоверию молодой человек. — Да вся моя родня! Они все противились этому браку!
Лицо его, весьма некрасивое, выражало несомненный ум и порядочность, и говорил он весьма ясно, трезво, тщательно взвешивая слова и подбирая самые точные определения.
Тотчас посыпались вопросы, причем заговорили они все трое разом, даже Костя, волнуясь и выкрикивая:
— Так это что же — Лейхфельд отбил у вас невесту?!
— Так, выходит, никакая она не княжна?!
— А родственники ее вам известны?!
— Господа! — поднял руки, смущенно улыбаясь, Дубровин. — Умоляю, по очереди! Я не могу отвечать всем троим одновременно! К тому же я опасаюсь что-либо напутать! Судя по газете, у вас тут и так все весьма запутано!..
— Тих-ха!! — рявкнул голосом полицейского урядника Морокин и тотчас снова закашлялся. — Не беспокойтесь, господин Дубровин… — сделал он извинительный жест рукой, держась другой за горло. — Это не то, чего вы опасаетесь… Я вполне здоров… И точно не заразный! Мы будем молчать, а вы рассказывайте, а потом мы зададим вам те вопросы, которые у нас появятся!
III
— Да, так будет, пожалуй, лучше, господа! — согласился Дубровин, успокоившись насчет мнимой чахотки Морокина и расположившись поудобнее. — Мне, знаете ли, тоже непросто это рассказывать, потому что я недавно совсем любил эту женщину, видел в мечтах своею супругою… Да и по сей день, очевидно, не излечился, раз я здесь. Во всяком случае, судьба ее мне небезразлична, и я надеюсь, что мои показания послужат к облегчению ее участи и помогут ей выпутаться из истории, которая весьма достойна некоторых черт ее характера!
Костя Кричевский слушал все это, мрачный, все более и более столбенея. Андрей Львович уловил момент и незаметно подмигнул ему: дескать, я же тебе, дураку, говорил!
— Разумеется, никакая она не княжна! — начал свой немного сбивчивый рассказ Дубровин. — Она мещанского сословия, как и я, из семьи мелкого петербургского чиновника Рыбаковского, которого судили… За растрату, кажется. Но дворянские титулы и званья — это у нее пунктик, причем совершенно бескорыстный, поверьте мне! Кем она только не представлялась за время нашей близости! И баронессой фон Вольф, и маркизой де Труа, и графиней Неаполитанской — и все это весело, играючи, с таким непосредственным юмором! Она и мне предлагала играть в такие игры, и называться графом! И я, каюсь, соглашался, но только для домашнего употребления! Я не видел в этом ничего дурного — просто домашняя забава… Театр! Вы же не осудите ее за это?!
«Не поехать ли нам, граф, в Италию?» — тотчас прозвучало в памяти Кости, обжигая незнакомой доселе болью его сердце!
— Нас познакомил какой-то дальний ее родственник, по фамилии Шипунов, — продолжал свой рассказ Дубровин, не получив ответа на свой вопрос. — У меня с ним дела по торговой части… После осуждения отца они с матерью и сестрами остались без средств к существованию, и мать отправила их к бабушке, в Шемаху. Сашенька никогда не рассказывала о своей жизни там… Точнее, рассказывала всякие небылицы, но я полагаю, что жилось ей там несладко. Каким-то образом переместились они сначала в Астрахань, а уж оттуда приехала она обратно в Петербург. Я думаю, господин Шипунов даст вам более подробные сведения. Он постоянно проживает в Петербурге, у него свой домик на Песках…
Дубровин отвел глаза в сторону, вниз, похрустел громко пальцами, не желая более продолжать тему прошлого своей сбежавшей невесты. Видно было, что рассказ и воспоминания даются ему нелегко, но он хорошо владел собой.
— Я, безусловно, увлекся тотчас же! На фоне наших блеклых женщин она выглядит просто потрясающе!.. Тогда, по крайней мере, так выглядела. Она легко ответила мне взаимностью, как мне казалось, искреннею… Мы довольно быстро сблизились и уже видели себя мужем и женою, ну и вели себя соответственно. Я сделал некоторые приготовления к свадьбе, оповестил родственников, как вдруг она заявила мне, что любит этого самого Лейхфельда, о существовании которого я и не подозревал, и уходит к нему навсегда!
Дубровин умолк. Ком подступил ему к горлу. Слушатели деликатно ждали, когда он справится с нахлынувшими воспоминаниями, и вскоре он продолжил:
— Не подумайте, что я вот так просто упустил свое счастье! Это, знаете, не в моих привычках, и вообще у нас в роду слабость мужская не в чести! Я боролся, я искал встреч с нею, я рисовал все, что ждет ее с этим слабовольным, никак не обеспеченным и легкомысленным господином, которому она вверяет судьбу свою! Я даже с ним разговаривал, убеждал… Я пытался купить его! Хорошие деньги предлагал, между прочим, но все тщетно! Он упрямился тщеславием слабого человека, которому вдруг выпала минута покуражиться над другим, вел себя заносчиво и глупо до такой степени, что я сам один раз чуть не убил его… А она насмехалась надо мною, над моей внешностью, над моей семьей… Она вела себя немилосердно! Я только попрошу не заносить это ни в какие протоколы… Это все личное, и я не хочу вредить ей более, чем она уже сама себе навредила…
— Разумеется! — сделал успокоительный жест Андрей Львович. — Протокол вообще потом, и вы его поправите, прежде чем подписать! Сейчас же — рассказывайте, рассказывайте!..
— Да вот, собственно, и все! — нервно пожал плечами Дубровин, успокаиваясь уже. — Поняв свое бессилие, я отступился, попытался перенести внимание на другие сферы, занялся больше делами, путешествовал по Европе, чтобы отвлечься… Родственники мои были довольны. Чисто случайно попалась мне вчера на глаза эта газетка… Так, знаете, внезапно все ожило! И я решил внести ясность, пока все окончательно не запуталось.
— И это вам удалось, — чеканя фразу, сказал серьезно советник юстиции. — От лица правосудия огромное вам спасибо. Оставьте адрес, будьте любезны, мы вызовем вас позже, в удобное для вас время… И еще пара вопросов, если позволите…
— Да-да, разумеется! — охотно кивнул Дубровин. — Простите за сумбур, обычно я более связно излагаю… Но волнение мое вполне естественно в таком положении…
— Первый может показаться вам нескромным, но, поверьте, он нужен нам для боле ясного понимания логики мыслей Рыбаковской. Вы, я вижу, человек незаурядного ума, сильной воли, состоятельный… Я не изволил знать при жизни покойного Лейхфельда, но… Что заставило Александру Рыбаковскую променять вашу любовь, твердость духа, состояние, в конце концов, на непрочную жизнь с неизвестным инженером?!
— Я и сам много дней мучился над этим вопросом, поверьте… — иронично усмехнулся над собой Дубровин, — да так и не нашел ответа! Когда тебя не любят, ответа просто быть не может! Уж, во всяком случае, не корысть, поверьте мне! Сашенька существо совершенно некорыстное! Я думаю… гербы!
— Что-что? — переспросил Морокин.
— Дворянский титул, — пояснил Дубровин. — Лейхфельд был из каких-то курляндских баронов. Захудалый род, но это исполняло наяву ее мечтания стать баронессой! А мои предки весьма неродовиты, хотя древностью фамилии не уступят иным князьям…
