Нападавший прекратил сопротивление и прокричал отчаянно:
— Убей меня, подонок! Убей, как убил сына!
Авенир вырвал пистолет из ослабевшей женской руки.
— Белла?! Что вы здесь делаете?! — вскричал он изумленно.
— Ах, это ты!.. Я чувствовала… Я подозревала! Вкрался в доверие… Пробрался в дом, чтобы изнутри все выведывать! Ну почему я сразу не догадалась! Почему я так плохо стреляю!
На персиянке был серый мужской плащ большого размера, возможно Бормана. Она рвалась ударить и даже укусить Авенира, и пару раз ей это удалось. Он ойкнул, сжал ей руки, подтащил и усадил на скамейку.
— Зачем вы здесь? — крикнул он ей в ухо, весьма невежливо навалившись плечом.
— Чтобы отомстить! Чтобы убить тебя, Авенир Можаев! Считай себя мертвецом с этой минуты! Я тебя под землей достану…
— Вы с ума сошли! — крикнул ей в ухо Авенир.— За что?!
— Не выкручивайся! Убийца! Ты пришел сюда — больше мне ничего не надо!
— Я пришел, чтобы поймать хозяина вьетов!
— Враки! — крикнула Белла после некоторой паузы.— Это тебе не поможет!
Однако биться и кричать перестала.
— В конце концов, убить меня вы уже не сможете,— усмехнулся Можаев.— Пистолет ведь у меня. Отложите это дело до завтра. Я не сбегу. А сейчас давайте я вас отпущу — и вы не кинетесь на меня. Мне надо ухо посмотреть. У меня ухо болит. Вы мне его отстрелили, кажется.
Его ироничный тон подействовал. Белла затихла, не спуская глаз с Авенира. Он, кряхтя, принялся ощупывать в темноте онемевшее ухо. Пуля, к счастью, его лишь слегка задела.
— А как вы узнали, что здесь будет хозяин? — подозрительно спросила Белла.
— А вы?
— Подкупила сегодня водителя.
— Ну и я что-то в этом роде. А настоящий хозяин, наверное, давно сбежал! Мы с вами тут такой переполох устроили!..
— Боже мой! — сказала Белла.— Боже мой! — повторила она и заплакала.— Я же могла вас убить! Простите, бога ради! Я такая неловкая всегда, с детства…
— Ничего, ничего! — съязвил Авенир, морщась от боли.— В данном случае это даже хорошо. Где вы пистолет взяли?
— У Низовцева был… Я от Петруши прятала… Петрушу завтра хороним… Боже мой… Я так хотела, чтобы он лег в землю отомщенный!
Такая неукротимая ярость прозвучала в ее голосе, что Авенир даже вздрогнул. Шальная мысль вдруг посетила его: может, Гарик не случайно ему повстречался? Уж больно легко он завел разговор про вьетов. Хозяину было бы на руку, успокой сумасшедшая мамаша в эту ночь не в меру прыткого Авенира!
— Пойдем, Белла, домой,— устало сказал он.— Я вас провожу. У вас завтра трудный день. Да еще, не ровен час, милиция нагрянет на ваш салют в мою честь…
Она медленно встала, опершись на его руку. Заплакала.
— Я неудачница… Я с детства отчаянная неудачница… Мужа нет, сына нет… Вы не говорите никому, хорошо?.. Николай Николаевич такой придира… Смеяться будет или в больницу меня упечет…
III
Можаева оставили ночевать в опустевшем доме Низовцевых, к неудовольствию новой горничной. Белла лично проследила, чтобы ему постелили внизу на диване, и собственноручно смазала йодом его ободранное ухо, приговаривая, будто маленькому:
— Потерпи, сейчас не будет больно…
«Наверное, она была очень заботливой матерью»,— подумал Авенир.
Он заснул как убитый, не раздеваясь, сложив руки на груди, и только утром, открыв глаза, увидел, что лежит в зале, который готовят для прощания с Петрушей. Незнакомые женщины в черном с суровыми лицами возились вокруг большого стола посредине комнаты, покрывая его траурным крепом, и осуждающе косились на громадные Авенировы ступни в дырявых носках.
Вскочив как ошпаренный, продирая глаза, покачиваясь, Можаев двинулся к выходу и в коридоре, уставленном венками в количестве вдвое большем, чем при похоронах Низовцева-старшего, столкнулся с Отцом Никоном и Монументом. Оба выглядели весьма озабоченными — каждый по-своему. Николай Николаевич будто вмиг постарел на десяток лет, осунулся и даже растерялся, что было ему совершенно несвойственно. Монумент же как будто говорил: «Вот уж простите меня, но я всех вас предупреждал». Морщина скрытой вины на его переносице углубилась и раздвоилась.
Сразу поняв, что произошло нечто экстраординарное, зевая до судорог в скулах и разгоняя шум в голове, точно после похмелья, Авенир по знаку Монумента поплелся вслед за непривычно сутулым Отцом Никоном наверх, в кабинет. Вскоре к ним присоединилась и Белла, одна имевшая с утра вид безупречно траурный и сосредоточенный. Занятая организацией похорон, она внешне успокоилась.
Когда все расселись на привычные места, Монумент сказал:
— Он раскололся!
— Витек? — обрадовался Авенир.
— Витек молчит, как партизан. Вьет раскололся! Признался в убийстве Низовцева, но главное, назвал заказчика!
— Ну?!. — в один голос выдохнули Белла и Авенир, блестя глазами и наклонившись вперед.
Отец Никон опустил голову и даже отвернулся, закинув ногу на ногу, покачивая носком. Он, видимо, уже все знал. Ему было неинтересно.
Грешников выдержал эффектную паузу и произнес:
— Это Вероника!
— Я всегда это знала! — удовлетворенно, сквозь зубы процедила Белла.
Глаза ее широко открылись, полыхнули недобрым темным пламенем и сощурились. Николай Николаевич тяжело вздохнул.
— Напрасно вздыхаешь,— язвительно проговорила Белла.— Она и тебя бы укокошила, будь ты побогаче да посамостоятельней!
— Я вздыхаю не поэтому! — сухо возразил Отец Никон, отвернувшись от злорадной персиянки.
— Поэтому, поэтому!..
— Вовсе нет! Я… Мне… В общем, я знаю, где скрывается Вероника.
Все трое посмотрели на непривычно смущенного Отца Никона.
— Прошу понять меня правильно… Я всегда относился к ней… К ним обоим хорошо… Я был не только партнером, но и другом…
— Знаем, знаем! — ухмыльнулась Белла.— У нее много таких друзей. Да, Авенир Аркадьевич?
Авенир вспыхнул и очень равнодушно пожал плечами. Известие ошеломило его. Он невольно связывал воедино вчерашнюю встречу с Вероникой и все последующие события.
— Так вот… Это, наверное, будет вам неприятно слышать, Белла, но когда еще… Когда Юрий Карпович только ухаживал за Вероникой, он купил ей квартиру неподалеку от нашего офиса, на Апрельской улице. Там впоследствии и девочка росла… Насколько я знаю по счетам, квартира до сих пор существует, хотя Вероника ею не пользовалась с тех пор, как они поженились. Я полагаю, что она с дочерью сейчас там,— закончил Николай Николаевич и выдохнул.
Видно было, что ему нелегко далось это признание. Грешников осторожно коснулся его руки:
