– Похоже, лев или медведь, – ответил Фред и добавил: – Правда, я не охотник.
– Можно мне с тобой? – попросила Эди.
– В «Рамаду»?
– А что – женщин туда не пускают?
– Эди, не нужно, чтобы нас видели вместе. Если мы собираемся затеять это дело.
– Ты оставишь меня здесь одну?
– Послушай, мне жаль твоих собак…
– Это не мои собаки, черт бы их побрал.
– Эди, прошу тебя.
Круглыми очками Фред напоминал серьезного молодого учителя английского, который преподавал у Эди в старших классах. Тот парень ходил в мокасинах «Басс» без носков и помешался на Т.С. Элиоте.
[27]
Эди дважды трахнула его в учительской, но он все равно поставил ей на выпускном экзамене тройку, потому что Эди, как он утверждал, «совершенно не поняла смысла «Любовной песни Дж. Альфреда Пруфрока». С тех пор в Эди Марш глубоко укоренилось недоверие к мужикам с ученым видом.
– Что значит, «если мы собираемся затеять это дело»? – спросила она. – Мы уже договорились.
– Да, конечно. Договорились, – ответил Фред и поплелся за Эди в дом.
– Как быстро ты сможешь все провернуть?
– Я подам отчет на этой неделе…
– Стопроцентный ущерб?
– Да, так.
– Сто сорок одна тысяча. Семьдесят одна мне, семьдесят тебе.
– Хорошо. – Фред выглядел довольно уныло для человека, которому вдруг привалила удача всей жизни. – Меня все же беспокоит мистер Торрес…
– Я уже вчера сказала – Тони попал в серьезный переплет. Вряд ли он вернется.
– Но ты еще говорила, что в Майами может объявиться миссис Торрес – настоящая миссис Торрес…
– Потому тебе и нужно побыстрее. Скажи там у себя, что дело неотложное.
Страховой агент поджал губы.
– Эди, сейчас все дела неотложные. Все-таки ураган.
Эди невозмутимо наблюдала, как Фред одевается. Целых пять минут он потратил, пытаясь разгладить измявшиеся в любовном угаре слаксы «Докерс». Потом попросил принести утюг, и Эди напомнила, что электричества нет.
– Может, угостишь меня завтраком? – спросила она.
– Я опаздываю на встречу в Катлер-Ридже. Там у одного бедного старика «понтиак» забросило на крышу дома. – Фред чмокнул Эди в лоб и наградил непременным после ночи близости объятьем. – До вечера. В девять нормально?
– Чудесно, – ответила Эди. Сегодня он, несомненно, захватит презервативы – еще одно комическое препятствие на магистрали страсти. Эди напомнила себе вытащить и просушить на солнце матрас. Иначе после еще одной ночи безумной любви в кресле бедняжку Фредди придется укладывать на вытяжку.
– Принеси бланки заявлений на выплату, – сказала Эди. – Я хочу сама все увидеть.
Фред черкнул себе пометку и убрал папку в портфель.
– Да, вот еще что, – вспомнила Эди. – Отлей пару галлонов бензина из своей машины. – Фред не понял. – Для генератора, – пояснила Эди. – Горячая ванна не помешает, раз уж ты не хочешь, чтоб мы поплескались вдвоем у тебя в «Рамаде».
– Ох, Эди…
– Хорошо бы еще немного денег на продукты. – Эди смягчилась, когда страховщик полез за бумажником. – Вот славный мальчик. – Она поцеловала его в шею и слегка куснула – просто чтобы немного завести на подсосе.
– Мне страшно, – сказал Фред.
– Не бойся, мой сладкий. Это пустяки. – Эди взяла две двадцатки и помахала оценщику на прощание.
10
По дороге в морг Августин и Бонни услышали в новостях, что в Перрине, в салат-баре обнаружен четырнадцатифутовый сетчатый питон.
– Из ваших? – спросила Бонни.
– Сам гадаю. – Узнать, принадлежала ли змея покойному дяде, было невозможно: в составленном от руки перечне зверей Феликс Моджак в подробности не вдавался. – Там была пара здоровенных удавов, но я этих тварей не мерил.
– Надеюсь, питона не убили, – сказала Бонни.
– Я тоже надеюсь. – Августину было приятно, что Бонни озаботилась благополучием первобытной рептилии. Не от всякой женщины этого дождешься.
– Могли бы отдать его в зоопарк.
– Или выпустить на заседании окружной комиссии.
– Вы злой.
– Я знаю, – сказал Августин. Он считался законным владельцем зверинца, и потому за то, что произошло с Бонни Лэм, его покусывала совесть. Если бы ее муж не погнался за обезьяной, его бы, наверное, не похитили. Преступная макака вполне могла быть из дядиных. Хотя, может, и нет.
– А что вы станете делать, если какой-нибудь зверь убьет человека? – спросила Бонни без малейшего упрека.
– Молиться, чтобы покойный это заслужил. – Ответ шокировал Бонни, поэтому Августин решил сгладить: – Что тут еще сделаешь, кроме сафари? Вы представляете себе размеры Эверглейдс?
Некоторое время они ехали молча, потом Бонни сказала:
– Вы правы. Звери на свободе – так и должно быть.
– Я не знаю, как что-то должно быть, но знаю, как оно есть. Черт, пумы уже могли добраться до Ки-Ларго!
– Жаль, я не смогла, – грустно улыбнулась Бонни.
Перед тем как войти в зябкий Центр судебной медицины, Бонни натянула мешковатый лыжный свитер, прихваченный для нее Августином. На этот раз обошлись без подготовительных церемоний. Тот же молодой эксперт провел их прямо в прозекторскую, где в центре внимания лежало новое неопознанное тело. Труп окружали детективы, полицейские в форме и безрадостная группа студентов-медиков Университета Майами. Все расступились, пропуская Августина и Бонни Лэм.
Седой здоровяк в лабораторном халате радушно кивнул и шагнул прочь от металлического стола. Задержав дыхание, Бонни взглянула на труп. Лысоватый мужчина с выпирающим животом. Оливковая кожа от плеч до ступней поросла блестящими черными волосами. В центре груди – разверстая малиновая рана. На шее – ожерелье кровоподтеков, очень похожих на лиловые отпечатки пальцев.
– Это не мой муж, – сказала Бонни.
Августин повел ее к выходу; следом двинулся высокий чернокожий полицейский.
– Миссис Лэм! – Бонни продолжала идти, как на автопилоте. – Миссис Лэм, мне нужно с вами поговорить.
Бонни обернулась. Крепко сбитый патрульный прихрамывал на правую ногу. В огромных руках он держал бежевый «стетсон». Заметно, что офицер тоже с явным облегчением покинул прозекторскую.
Августин спросил, в чем дело, а полицейский предложил пойти куда-нибудь, где можно поговорить.
