– Наверняка вы не думали, что командировка окажется такой опасной.
Джим крутил бесшумную настройку рации.
– А что вам здесь показалось самым дурацким? – спросила Эди.
– Не считая того, что в меня стрелял ваш козел напарник?
– Да, кроме этого.
– Президент Соединенных Штатов, – ответил Джим. – Он пытался забить гвоздь в кусок фанеры. Удалось с девятой попытки.
Эди выпрямилась:
– Вы видели Президента?
– Да, мы сопровождали кортеж.
Эди задумчиво хрустела чипсами.
– И сына его видели?
– Они ехали в одном лимузине.
– Я не знала, что сын Президента живет в Майами.
– Ему повезло.
Эди потягивала колу и старалась не слишком проявлять интерес.
– Любопытно, где у такого человека дом? Наверное, в Ки-Бискейне или во «Фронтонах». Мне иногда интересно про знаменитостей. В какие рестораны они ходят? Где им моют машины? Кто у них дантист? Хоть ты и президентское дитя, за зубами-то следить надо, правда? Вам такая ерунда в голову не приходит?
– Никогда.
На ветровое стекло шлепнулись крупные капли. Патрульный по-прежнему скрывался за солнечными очками. Но Эди не сдавалась:
– У вас есть девушка?
– Да.
Наконец-то, подумала Эди. Нащупали тему.
– А где она?
– В больнице. Ваш дружок превратил ее в котлету.
– О господи…
Эди расплескала колу, но даже не заметила.
– Боже, мне так жаль, – бормотала она. – Клянусь, я не… Она поправится?
Джим протянул бумажные салфетки. Эди пыталась промокнуть колени, но у нее тряслись руки.
– Я не знала, – все повторяла она. Вспомнилась надпись на украденном Щелкунчиком кольце. Цинтия – так звали мать девушки полицейского.
Теперь Эди почувствовала себя соучастницей, и ей стало по-настоящему плохо.
– Врачи считают, все будет хорошо, – сказал Джим.
Эди, совершенно выбитая из колеи, смогла лишь кивнуть. Патрульный прибавил громкость на рации. Они приехали на материк, и машина остановилась у заколоченного «Макдоналдса» – ураган сорвал двери и выбил окна.
Под голой пальмой стояла прокатная малолитражка цвета морской волны. На капоте сидел человек в зеленой флуоресцентной накидке. Судя по острым складкам, дождевик был совсем новым. Увидев патрульную машину, человек соскочил на землю.
– Кто это? – спросила Эди.
– Не порежьтесь о битое стекло, – сказал Джим Тайл.
– Вы меня здесь оставляете?
– Да, мэм.
Эди вышла, а человек сел в машину. Полицейский попросил его запереть дверцу и пристегнуть ремень. Эди не отошла от машины; сложив на груди руки, она робко демонстрировала обиду. Впечатление смазывали проливной дождь, заставлявший щуриться и моргать, и сильный ветер, трепавший ей волосы, как помпоны.
– А что мне здесь делать-то? – Эди перекрикивала непогоду.
– Посчитайте, сколько раз вам повезло.
Джим развернулся и поехал обратно в Ки-Ларго.
Уходя с губернатором, Бонни нервно чмокнула Августина. Макс уже был в пути к месту встречи на шоссе.
Оставшись в одиночестве, Августин попытался читать. Он забрался в «скорую помощь», чтобы не мочить книгу под дождем, но сосредоточиться не удавалось. Воображение рисовало встречу супругов и их разговор. В голове крутилось два варианта сценария: «Грустное прощание» и «Прости меня, давай попробуем все сначала».
Внутренний голос говорил, что, возможно, он больше не увидит Бонни. Она может передумать и улететь в Нью-Йорк. Августин уже приучил себя к таким разочарованиям.
С другой стороны, никто из трех его бывших невест не выдержал бы в лесу так долго, чтобы не закатить сцену. Бонни от них сильно отличалась. Так сильно, надеялся Августин, что не убежит от него.
Несмотря на душевные переживания, Августин приглядывал за бесчувственным Щелкунчиком. Скоро дуболом очнется и замычит. От тупоглазых матросов, которых отец нанимал на катер, его отличает лишь дешевый полосатый костюм.
Дрянная погода тоже напоминала об отце. Вспомнился хмурый сентябрьский день, когда папаша выбросил за борт шестьдесят тюков, по ошибке приняв встречное судно за береговой патруль. Но это оказался «гаттерас» с вдребезги пьяными врачами, направлявшимися на Багамы. Гольфстрим подбрасывал тюки с марихуаной на семифутовой океанской зыби, а обезумевший папаня вербовал на спасение товара приятелей, соседей, родственников, портовую шваль и самого Августина. Баграми и острогами они выудили все тюки, кроме четырех, которые сцапала проворная команда проходившего греческого танкера. Вечером, когда спасенный товар сох в пакгаузе, отец выставил помощникам угощение. Все обкурились, кроме Августина, которому было всего двенадцать лет. Он уже тогда понял, что не годится для отцовских рыбалок.
Августин вылез из фургона и потянулся. Над поляной кружил краснохвостый сарыч. Августин подошел к Щелкунчику. Рядом лежал чемодан с деньгами, вонявшими мочой. Августин толкнул бандита ногой. Глухо. Ухватившись за блокиратор, помотал из стороны в сторону голову Щелкунчика. Башка безвольно качалась, как у тряпичной куклы. Бандит шевельнулся, сонно всхрапнул, но глаз не открыл. Августин сильно прищемил ему ноготь большого пальца. Щелкунчик даже не вздрогнул.
Спящая красавица, подумал Августин. Можно даже не связывать.
И так душа не на месте – вернется ли Бонни, а тут еще любуйся на мерзкую рожу храпящего Лестера Маддокса Парсонса. Радости мало. Запах сильного дождя, сарыч в высоте, прохладные объятия зеленого леса – все это испоганено гнусным присутствием Щелкунчика.
Здесь оставаться больше нельзя. В такой компании еще хуже, чем одному.
– А где молодой человек? – спросил Джим Тайл.
– В библиотеке, – ответил Сцинк.
Они сидели в патрульной машине где-то возле тропинки, по которой губернатор вывел Бонни к шоссе. Макс и Бонни устроились рядышком на железных перилах, окаймлявших Крокодильи озера.
Машина стояла в семидесяти пяти ярдах – большего уединения Джим и Сцинк предложить супругам не могли. Но даже с такого расстояния сквозь пелену дождя хорошо виднелось неоновое пончо Макса.
– Его старик в тюрьме. – Сцинк по-прежнему говорил об Августине. – Тебе понравится: Бонни сказала, что парня зачали в ураган.
– Какой?
– «Донна».
– Впечатляет, – улыбнулся Джим.
– И вот через тридцать два года – новый шторм и новое начало. Парень родился под несчастливой звездой, тебе не кажется?
– Ну ты и трепло, – ласково усмехнулся патрульный. – Что за история с его отцом?
