Когда я подхожу к ней, Эван почитает за лучшее убраться от ее стола: он знает, во что выливаются наши с ней перебранки.
– А как у тебя обстоят дела? – спрашиваю я Эмму. – Есть чем заполнить место?
– Найду пару сообщений от агентств.
Она старается не смотреть на меня; ее изящные руки, кажется, прилипли к клавиатуре, а носом она почти что водит по экрану монитора. Ситуацию ухудшает то, что на мониторе ничего нет. Я вижу отражение небесно-голубого экрана в ее очках для чтения.
Неожиданно мне становится жаль ее.
– Вряд ли телеграфные агентства сообщат что-то про рабби Левина. Эмма, позволь мне сделать пару звонков.
Она моргает. Я замечаю, что она белыми зубками слегка прикусывает губу.
– Нет, Джек. У нас нет времени.
Вернувшись на свое место, я делаю три звонка: вдове раввина, его брату и в синагогу. За двадцать оставшихся минут я стряпаю двенадцать дюймов, которые затем переправляю Эмме со словами: «Ты была права. Дельтапланеризм – это вещь!»
Я уже собираюсь свалить из редакции, но тут она зовет меня. Я подхожу к ее столу и вижу на мониторе некролог раввина. Нетрудно предположить, что сейчас последует.
– Джек, мне больше нравятся слова брата, чем слова жены.
– Что ж, поменяй их местами, – легко соглашаюсь я. Для Эммы этот некролог важнее, чем для меня. – И прощай до завтра.
И вдруг ни с того ни с сего она говорит:
– Мне понравился! твой «пинок» для Джимми Стомы. – Нельзя сказать, что она полна искренности, но по крайней мере не отводит взгляд.
– Спасибо. Это Аксакал передал некролог в Городские Новости?
Эмма кивает:
– Как ты и говорил. Наш новый босс – фанат «Блудливых Юнцов».
– Не-а, – возражаю я. – Настоящий фанат поместил бы некролог на первую полосу.
Она почти улыбнулась.
Ужин для меня – это короткая остановка в забегаловке, где можно разжиться бургерами. А затем я иду домой, открываю пиво и рыскаю по квартире в поисках «Рептилий и амфибий Северной Америки». Наконец я выуживаю запись из-под шаткой груды дисков «Пинк Флойд» и Дилана.
[17]
Я нажимаю на кнопку, и Джимми Стома, живой и здоровый, сотрясает мое жилище своим творчеством. Я плюхаюсь на диван. Конечно, не Роджер Уотерс,
[18]
но, скажу я вам, Джеймс Брэдли Стомарти тоже не лишен таланта.
Маленькая поправка: был нелишен.
Я закрываю глаза и слушаю.
В душе дыра – это ход в пустоту.
Ты пошла за мной, ты пошла за мной,
Первый луч зари разрубил черноту,
А ты шла, но тебя уничтожил прибой…
Я потягиваю пиво и улыбаюсь. Как забавно получается! Бедный Джимми.
Я снова закрываю глаза.
Когда я просыпаюсь, уже светает. Телефон звонит, и я с досадой вспоминаю, что забыл отключить переадресацию звонков из редакции. Это может звонить только читатель, а разговор с читателем в такую рань не сулит ничего хорошего. Однако неожиданное раннее пробуждение – это такая мерзость, что я хватаю трубку так, будто это заряженный револьвер.
– Да! Что? – рявкаю я, чтобы вынудить звонящего оправдываться.
Женский голос спрашивает:
– Это мистер Таггер?
– Да.
– Это Дженет. Дженет Траш. Я видела, что вы там написали в газете про моего брата.
Идиотизм, конечно, но я жду комплиментов. Вместо этого я слышу, как она презрительно фыркает.
– Черт побери, – говорит сестра Джимми Стомы, – снимите лапшу с ушей!
4
Когда я начал работать в этой газете, мне исполнилось сорок – ровно столько же было Джеку Лондону, когда он умер. Сейчас мне сорок шесть. Президент Кеннеди умер в сорок шесть. И Джордж Оруэлл тоже.
Профессиональная привычка авторов некрологов – запоминать возраст, в котором сыграли в ящик знаменитости, и непроизвольно отмечать эти вехи на собственном жизненном пути. Не могу отучиться.
Я не жирный наркоман с плохим пищеварением, поэтому мне не светит загнуться на унитазе, как, например, случилось с Элвисом. Мои шансы стать жертвой политического заказного убийства тоже весьма невелики – я слишком мелкая сошка, чтобы ради меня тратиться на профессионального снайпера. И тем не менее мой сорок шестой день рождения принес целый букет иррациональных волнений, отголоски которых не стихают вот уже одиннадцать месяцев. Если уж смерти удалось подкосить таких колоссов, как Элвис и Джон Ф. Кеннеди, то раздавить такую козявку, как я, ей раз плюнуть.
Подразумевается, что я дрожу при мысли о безвременной кончине потому, что так ничего и не добился в жизни. В моем возрасте Элвис был Королем, Кеннеди – лидером свободного мира. А я – я сижу в закусочной в Беккервилле, читаю в газете некролог почившего музыканта, некролог, который я, видимо, состряпал из рук вон плохо. Хотя место ему отвели хорошее: первая страница раздела Городские Новости, верхняя часть полосы. К статье прилагается совсем свежий снимок покойного, сделанный «Рейтер»: загорелый Джимми улыбается в камеру на благотворительном барбекю в пользу фонда «Спасите рифы». Даже заголовок не подкачал: «Экс-рокер умирает в результате несчастного случая на Багамах». (Кстати, Джеймс Брэдли Стомарти отошел в мир иной в том же возрасте, что Деннис Уилсон
[19]
и Джон Кеннеди-младший.)
Дженет Траш – кто же еще? – садится напротив меня и говорит:
– Прежде всего, я никому не позволяю звать меня Джен.
– Договорились.
– Согласна на Дженет. Мой бывший муж однажды назвал меня Джен, и я воткнула ему вилку в бедренную артерию.
Я осторожничаю: не начинаю выспрашивать подробности ее замужества.
– Итак, Дженет, какую конкретно лапшу вы имели в виду?
– Клио соврала насчет своего альбома – «Треснувшее сердце» или как его там. Джимми его не продюсировал.
На носу у Дженет веснушки и солнечные очки «Вэйфарер»; у нее непослушные пепельные волосы, а в ушах огромные зеленые серьги, напоминающие рождественские украшения. Одета она в светлый топ без бретелек и узкие джинсы. Она выглядит лет на пять моложе своего брата.
– Откуда вы знаете, что он не продюсировал альбом? – интересуюсь я.
