Она кардинально отличается от трех других женщин, с которыми встречается Хуан: одна – профессиональная фигуристка, вторая – хирург-ортопед, а третья – танцовщица из группы поддержки баскетбольной команды «Жар Майами». Хуан полон решимости найти себе подругу жизни, что бы там ни казалось на первый взгляд. Возможно, ею станет Эмма, но я эгоистично надеюсь, что все-таки нет. Да мне останется только удавиться, если мой лучший друг влюбится в моего редактора.
Вопрос дня: Хуан и Эмма уже перешли к стадии пестиков и тычинок? Очень бы не хотелось явиться в самый неподходящий момент. Шторы на окнах Эммы открыты, но движения в квартире не видно, только тощая пятнистая кошка умывается на подоконнике.
В нерешительности я бросаю взгляд на часы – половина пятого. Эмма и Хуан скорее уж трахаются, чем смотрят шоу Опры.
Но черт побери, у меня важное дело. И хотя Джеймс Брэдли Стомарти уже, наверное, обратился в прах, работы завались. Настоящая история его жизни и смерти еще не рассказана, и я должен поставить Эмму в известность, что наш долг – поведать людям правду. Я подхожу к двери и звоню. Ноль эмоций. Ржавый кондиционер на стене рычит, как бульдозер на дне котлована. Я пробую стучать – сначала костяшками пальцев, затем ребром ладони. Даже кошка не обращает на меня внимания.
– Черт, – бормочу я себе под нос.
Я успеваю пройти полдороги обратно к машине, когда слышу, как дверь квартиры открывается, – это Эмма. Я вздыхаю с облегчением: она не растрепана и не кажется излишне возбужденной. На ней старые джинсы, короткая белая футболка и очки для чтения. Ее недавно подстриженная челка уложена на прямой пробор, а остальные волосы забраны в хвост голубой резинкой.
– Джек?
– Я не вовремя?
Она стремительно спускается по ступенькам:
– Мне показалось, что кто-то стучит…
– Я тебе звонил, но было занято.
– Извини. В Интернете сидела, – говорит Эмма. Пожалуй, я ей верю.
– Что случилось? – интересуется она.
– Некролог Стомарти.
Эмма удивлена. Даже когда некрологи кишат ошибками, это редко доставляет проблемы редакторам. С юридической точки зрения оклеветать покойника невозможно.
Я торопливо рассказываю Эмме про звонок Дженет Траш, про визит в похоронное бюро и про отсутствие швов от вскрытия на теле Джимми Стомы. Эмма слушает с нетерпением, которое меня раздражает. Я жду, что в любой момент дружище Хуан вальяжно выплывет из дверей, на ходу застегивая штаны.
Когда я заканчиваю свой монолог, Эмма поджимает губы и говорит:
– Думаешь, мы должны написать опровержение?
Господи Иисусе, она это серьезно. Я подавляю желание рассмеяться ей в лицо. Вместо этого я опускаю глаза – и мой взгляд упирается в голые ступни Эммы, которые я раньше никогда не видел. Ногти у нее на ногах покрашены через один в вишневый и оранжевый цвета, и это решительно не вяжется с ее образом.
– Джек?
– Там нечего опровергать, – спокойно объясняю я. – В статье не было ошибок. Просто не вся правда.
– Как ты думаешь, что с ним случилось?
– Думаю, мне хочется взглянуть на отчет следователя с Багамских островов.
– И как ты собираешься это сделать? – Эмма как-то мнется. Оглядывается через плечо, но в остальном не признает наличие Хуана в ее квартире.
– Запросто, – говорю я. – Всего-то и нужно – слетать в Нассау и поговорить с врачом, который делал вскрытие Джимми Стомы.
Эмма с трудом скрывает раздражение, как будто это я в неловком положении. Оказывается, так и есть.
Она говорит:
– Нет, то есть… Джек, ты не можешь этого сделать. Тебе надо закончить со Стариной Полком. Говорят, он угасает прямо на глазах…
– Что?
Макартур Полк когда-то был владельцем «Юнион-Реджистер». Если мои газетные вырезки не врут, он уже семнадцать лет при смерти. И я последний из длинной череды журналистов, которому поручили написать его некролог.
– Эмма, ты серьезно? – Мое отвращение неподдельно, а удивление притворно.
Она достает из заднего кармана зеленый шелковый шарф и нервно накручивает его на свое изящное запястье.
– Послушай, Джек, если ты правда думаешь, будто там что-то не так…
– Думаю. Более того, я в этом уверен.
– Хорошо. Значит, завтра соберешь все свои записи, и мы пойдем к Райнмену. Может, он выделит кого-то, кто сделает пару звонков.
Райнмен – редактор раздела Городские Новости, ни одно событие не попадет в газету без его разрешения. Мой желудок завязывается узлом.
– Эмма, я сам в состоянии сделать пару звонков. Я прекрасно умею обращаться с телефоном.
Но она отступает к своему дому:
– Джек, мы не копаемся в темных историях. Мы не расследуем убийства. Мы пишем некрологи.
– Пожалуйста. Я прошу всего пару дней.
Поверить не могу, я действительно произнес «пожалуйста».
Продолжая отступать, Эмма качает головой:
– Извини… давай поговорим в офисе, ладно? Завтра утром. – Она доходит до двери и стремительно исчезает за ней, как хорек в норе.
Несколько минут я сижу на ступеньках, чтобы унять ярость. Мне наконец удается обуздать желание схватить монтировку и разделать ее новенькую «камри» под орех. Почему меня удивляет то, что здесь случилось? На что, черт побери, я надеялся?
По дороге домой я включаю «Блудливых Юнцов»: громкость – на полную, басы – на максимум. У меня из головы не идет похабная картинка: Хуан Родригес привязан шелковыми шарфами к столбикам кровати, а на нем скачет неистовая Эмма, расставив ноги с треклятыми разноцветными, словно леденцы, ногтями.
Я живу один в приличной квартирке на четвертом этаже неподалеку от пляжа. Здесь в разное время успели пожить три женщины. Последней – и самой терпеливой – была Анна. Ее фото в желтом купальнике все еще прицеплено магнитом к двери холодильника. Внутри я нахожу пачку куриных крыльев, упаковку пива и треугольный кусок заплесневелого чеддера. Сегодня меня интересует только пиво, и я успеваю приступить к третьей бутылке, когда слышу стук в дверь.
– Эй, некроман? Ты дома?
Хуан открывает дверь, и я приветственно машу ему с дивана. Он берет себе пиво и садится в потертое кресло.
– Сегодня «Марлины» играют, – говорит он.
– Это как посмотреть.
– А где телик? – Хуан кивает на пустое пространство в стенке. – Только не говори, что ты опять вышвырнул его с балкона.
Такое иногда случается, когда я пытаюсь смотреть музыкальные клипы.
– Жалкое зрелище, – говорю я. – И да, мне стыдно за свой поступок.
