– Пошли отсюда, Джек. – Эмма настойчиво тянет меня за рубашку. На этот раз все не так безопасно, как на яхте у Джимми Стомы. Полицейских здесь еще не было – только плохие парни.
Самодельная студия Дженет полностью разрушена. Штативы опрокинуты, разбитые лампы валяются на полу. Диван перевернут, обшивка разрезана ножом. Ее компьютер – и клавиатура, и монитор, и системный блок, и видеокамера – все исчезло.
Вопреки моим ожиданиям разгромили только одну комнату. Эмма следует за мной по пятам, и мы в молчании идем по коридору; перед каждой дверью я на секунду останавливаюсь, чтобы собраться с духом на случай, если там лежит бездыханная Дженет. Но как ни странно, ни в кухне, ни в спальнях, ни в шкафах, похоже, ничего не трогали. В ванной горит свет, и из крана течет холодная вода. Я закрываю кран.
– Может, ее здесь не было, когда они учинили разгром. Может, с ней все в порядке, – шепчет Эмма.
– Будем надеяться. – Но я думаю, что, даже если Дженет Траш жива, с ней не все в порядке. Иначе ее «миаты» не было бы около дома и грабители разнесли бы не только гостиную.
Здесь случилось что-то похуже грабежа.
– Джек, давай лучше уйдем.
– Подожди секундочку. Дай мне подумать.
Мы садимся рядом на край огромной кровати Дженет. Где-то в соседней комнате без остановки звонит телефон – наверняка это Ронни из Риверсайда, а может, Ларри из Фэйрбэнкса. Теперь это не важно, потому что компьютер не подключен и Дженет здесь нет. Эмма говорит:
– Знаешь, почему мне кажется, что с ней все в порядке? Потому что мы не нашли ее сумочку. Значит, она взяла ее с собой, то есть с ней все хорошо.
Но ее рассуждения меня не убеждают. С чего бы женщина, вернувшись в разоренный дом, убегала, прихватив сумочку, но оставив машину?
Мы выходим на улицу. Когда мы приехали, я не рассмотрел «миату» как следует, но теперь понимаю, почему Дженет на ней не уехала. Бардачок распахнут, коврики содраны, оба сиденья выворочены с мясом. Кто бы ни вломился в дом, начал он с «миаты».
А значит, скорее всего, Дженет была дома.
– Ч-черт. – В сердцах я пинаю машину, добавляя очередную вмятину.
– Думаешь, они искали диск?
Голос Эммы дрожит.
– Думаю, да.
– Ты с таким раньше сталкивался? Ну, чтобы твой источник вот так…
– Нет, мэм. – По-хорошему, надо бы вызвать полицию – анонимно, с телефона Дженет, вроде как звонит озабоченный сосед, – а затем тут же уехать. Не стоит пытаться объяснить наше присутствие здесь детективам Хиллу и Голдману. Эмма соглашается: ей претит впутываться самой или впутывать «Юнион-Реджистер» в скандал с похищением человека. Мы снова спешим в дом, и тут она внезапно останавливается и показывает на клумбу. Я аккуратно раздвигаю бугенвиллии и поднимаю игрушечную М-16, ту самую, из реквизита для видеошоу. Я показываю винтовку Эмме:
– Не бойся, она не настоящая.
– Это ее?
– Ага.
Господи, что она с ней делала?
Она выступает по телевидению, – отвечаю я, – ну типа того.
Перед тем как снова войти в дом, я вынимаю платок и стираю свои отпечатки с дверной ручки; точно так же я поступаю и с краном в ванной. В кухне я оборачиваю платком правую руку, снимаю трубку с телефона на стене и звоню шерифу. Эмма нервно ходит взад-вперед по гостиной. Не успеваю я повесить трубку, как она дважды громко окликает меня по имени.
Я подбегаю к ней. Ее трясет.
– Что это? – хрипло спрашивает она.
На ковре темное пятно, хорошо знакомое всем, кто когда-либо занимался криминальной хроникой. И у меня вырывается:
– О нет.
– Джек?
Я хватаю Эмму за руку, тащу ее прочь из дома и запихиваю на пассажирское сиденье «камри». Заявляю, что поведу сам; она только молча кивает. И я медленно выезжаю на шоссе, каждые девять секунд проверяя, нет ли хвоста, будто какой-нибудь истеричный наркокурьер. Рука Эммы, розовая, как у младенца, мертвой хваткой вцепилась в мое колено.
– Кто она была? – убитым голосом спрашивает она наконец.
– Сестра Джимми Стомы.
Стоя на пирсе и наблюдая, как за горизонтом исчезают последние лучи солнца, я вспоминаю тот единственный раз, когда был помолвлен. Ее звали Алисия, и она была, как я обнаружил позже, с большим приветом. Я познакомился с ней, когда выполнял очередное задание для газеты – готовил большую статью про то, как рекламу пива замаскировали под гонки на воздушных шарах между Сент-Августином и Дейтоной. Какой-то парень бросил на пляже свою доску для серфинга, а я случайно ее раздавил на взятой напрокат машине, потому что в этот момент увидел Алисию в ярко-голубом бикини. Владелец доски, как выяснилось, был ее парнем и оставался им еще пять дней, пока она не переехала жить ко мне. Нам обоим было по двадцать четыре. Решение объявить о помолвке было целиком и полностью продиктовано гормонами – иногда это не такое уж и безрассудство, но в нашем случае страсть пошла на убыль задолго до того, как был выплачен кредит за кольцо с бриллиантом. Среди многочисленных симптомов, замеченных мной у Алисии, стоит выделить: отказ от сна, от попыток устроиться на работу, от трезвого образа жизни и от моногамии; к тому же она всегда и всюду опаздывала. Был у нее и один несомненный плюс – по выходным она на добровольных началах помогала в приюте для животных.
Вскоре моя квартира наполнилась больными дворняжками, которых Алисия спасала от усыпления, подговорив одного из ветеринаров приюта, который (как она позже призналась) подло воспользовался ее слабостью к кетамину и веселящему газу. Наше расставание не было гладким, в основном из-за мешавшихся под ногами псин, хотя сейчас мне приятно вспоминать, как после этого я некоторое время изображал из себя брошенного жениха. Через пару недель я снова стал заигрывать с официантками, медсестрами и секретаршами – этот контингент с радостью общается с журналистами, не задирая носа. Так я и жил, пока не встретил Анну, которая работала в книжном магазине. Когда мы заговорили в первый раз, она умудрилась так авторитетно разнести Джейн Остин, что я был сражен наповал. Что она нашла во мне, я так и не понял.
Наши отношения с Анной не сошли на нет и не перегорели, как случалось в большинстве моих предыдущих романов. Мы то сходились, то расходились – так и бегали туда-сюда, как приливы и отливы. Конец нашим отношениям положила моя ссылка в отдел некрологов и последовавшая за ней нездоровая озабоченность смертью. Анна не хотела слушать про людей, которые умерли в нашем возрасте, – будь то Скотт Фиццжеральд или мой приятель из Колорадо, чья лодка перевернулась, когда он вытаскивал из воды десятидюймовую форель. И выслушивать мрачные полуночные разглагольствования о кончине моего давно слинявшего из семьи отца тоже не было мечтой ее жизни, хотя она великодушно позволяла мне болтать часами. Однажды она просто попрощалась со мной и уехала. На этот раз я точно знал, что она не вернется, потому что она забрала с собой свой любимый роман Набокова, который всегда «забывала» раньше, и томик сонетов Джона Донна в кожаном переплете (надо заметить, написал он их в почтенном и зрелом возрасте двадцати пяти лет). И после всего этого она собирается замуж за дрянного писаку, кропающего шпионские романы. Вот вам выдержка из «Любовницы сокольничего»:
