Она умолкает, а я записываю. Это явно не первое ее интервью.
– Мы послали за помощью, – продолжает она. – Его нашли три часа спустя, примерно в полумиле от того места, где он нырял. Он был мертв. В его баллоне не осталось кислорода.
Я интересуюсь у миссис Стомарти, проводилось ли вскрытие там же, на Багамах.
– Да. Мне сказали, он утонул. Я думаю, он просто выбился из сил, пока искал яхту. Там течения довольно сильные, а он столько лет курил траву… в общем, легкие у него были совсем не как у подростка.
– Но он же довольно давно завязал, нет? – Я стараюсь, чтобы вопрос звучал ровно.
Клио подтверждает:
– Был в полной завязке.
Это я не записываю: не хочу, чтобы она подумала, будто я слишком интересуюсь бурной молодостью Джимми.
– Как вы думаете, что же все-таки произошло во время его последнего погружения? – спрашиваю я.
– Думаю… – Вдова Джимми медлит, потом вытаскивает пачку «Мальборо» из ящика тикового столика. – Думаю, что мой любимый муж уплыл слишком далеко и заблудился…
Я снова начинаю марать бумагу.
– …только и всего, – заканчивает свою мысль Клио Рио и закуривает. – Это так похоже на Джимми: небось увидел там какую-нибудь интересную живность, погнался за ней – рыбу-молот или там большую мурену, мало ли что – и уплыл не в ту сторону. На глубине легко потеряться. – Она грустно улыбается. – Когда он погружался – вел себя как сущий ребенок. Ни о чем больше не думал.
– А какая была погода?
– Когда мы только пришли на место, море было спокойным. Но накануне ночью дул ветер, и Джей сказал, что видимость на глубине была дерьмовая.
– И когда все это случилось?
– В четверг днем. Полицейский катер отвез тело Джимми в Нассау. Нам его выдали только вчера.
Она глубоко затягивается и медленно выпускает дым – я вижу, что ей надоел наш разговор.
– Я понимаю, что уже отнял у вас много времени, – говорю я. – Осталась всего пара вопросов.
– Давайте.
– Вы сказали, что Джимми не любил шумиху. По этой причине в объявлении о смерти нет ни слова ни о «Блудливых Юнцах», ни даже о «Грэмми»?
– Да.
– Но он написал несколько отличных песен. Люди его помнят.
– Это вы мне рассказываете? Я была его фанаткой numéro ипо,
[13]
– Клио тушит сигарету. – Но Джимми всегда говорил, что это было в другой жизни и ему еще повезло, что он пережил то время. Он хотел обо всем забыть.
– Даже о музыке?
– Особенно о музыке, – говорит она. – Если он ехал в машине и по радио передавали его песню, он тут же переключал на другую станцию. Не злился, ничего такого, просто переключал. – Клио неопределенно машет рукой. – Обыщите здесь все – не найдете ни одной записи. Ни одной! Так уж он решил.
Уголком глаза я вижу бритого типа: он стоит привалившись к стене; видимо, ждет момента, когда сможет выпроводить меня восвояси.
Я говорю вдове Джимми:
– Он был хорош.
– Нет, он был супер.
Я бесстыдно записываю эту ее сентенцию, хотя не сомневаюсь, что Клио использует сие определение по сто раз на дню для описания чего угодно, от джакузи до замороженного йогурта.
Она говорит:
– Вот почему мне было так важно, чтобы именно он продюсировал мой альбом.
– Джимми продюсировал? Наверное, это было здорово – работать вместе с ним в студии?
– А то. У нас почти все готово, – кивает она.
Наконец-то я дождался фразы в настоящем времени. Хотя, возможно, «мы» не включает в себя ее мужа.
– Название уже есть? Мне бы хотелось упомянуть его в статье.
Клио Рио оживляется и наклоняется вперед.
– «Сердце на мели». Но мы еще не смикшировали, альбом выйдет через месяц-другой.
Я записываю: «Сердце на мели». Чересчур слащаво, но подпустит иронии в статью. Кто знает, может, даже Эмму проймет.
Я встаю, захлопываю блокнот и надеваю колпачок на ручку.
– Спасибо, – говорю я вдове Джимми. – Я знаю, вам сейчас нелегко.
Мы пожимаем друг другу руки. У нее ладонь влажная, а костяшки ободраны.
– Когда это появится в газете? – спрашивает Клио.
– Завтра.
– Там будет фото Джимми?
– Наверняка, – говорю я.
Бритоголовый материализуется у меня с фланга.
– Что ж, надеюсь, они выберут хорошую фотографию, – роняет миссис Стомарти.
– Не беспокойтесь. Я поговорю с художественным редактором.
Ага, так он меня и послушает.
Не успевает дверь номер 19-Г захлопнуться за моей спиной, как мне в голову тут же приходит еще добрый десяток вопросов. Как всегда. Но, сказать по правде, материала на некролог у меня и так больше чем достаточно. Кроме того, остается еще разговор с сестрой Джимми, Дженет, плюс пара звонков на Багамы.
В ожидании лифта, который едет целую вечность, я просматриваю свои записи. Наконец лифт дважды бибикает, Двери открываются, и я чуть не впечатываюсь в высокого типа, который из лифта выходит. Лица его мне не разглядеть, потому что он несет огромные пакеты из закусочной. Мы оба бормочем извинения и расходимся. Он сворачивает за угол – я едва успеваю разглядеть гриву рыжих волос, спадающих ему на лопатки, – и вот я один в лифте, задыхаюсь от его одеколона.
Двери лифта долго не закрываются. Я злюсь. Я в цейтноте. Любая задержка будет меня бесить, пока в некрологе Джимми Стомы не будет поставлена последняя точка.
В нетерпении я несколько раз жму на кнопку лифта. Безрезультатно. Из коридора доносится стук в дверь. Я слышу, как щелкает замок. Слышу голос Клио Рио, и, хотя слов не разобрать, ее тон кажется мне вполне дружелюбным, как будто она со старым приятелем говорит.
На основании этого я делаю блестящий вывод, что пышноволосый тип, которого я встретил у лифта, – не разносчик из закусочной, а друг вдовицы.
И когда двери лифта наконец закрываются перед самым моим носом, я задаюсь вопросом: «Зачем выливать на себя столько одеколона, когда идешь навестить вдову?»
3
Куда подевалась эта Дженет Траш?
Я все звоню и звоню – она не отвечает. Я оставляю два сообщения на ее автоответчике.
А тем временем Эмма стоит у меня над душой. И хотя она полагает, что я уже должен был бы закончить некролог Джимми Стомы, она на горьком опыте убедилась, что пилить меня не стоит. Эмма не любит, когда я напоминаю, что сдаю статьи в срок еще с тех времен, когда она ходила в «Хаггисах».
