Я кладу голову на коврик для мыши и отключаюсь.
Мне снится мой обычный сон. Я открываю дверь. На пороге стоит мужчина, голый по пояс; мой ровесник. Он высокого роста, песочного цвета волосы на висках немного припорошены сединой.
Он улыбается и говорит:
– Привет, Джек-младший.
И я отвечаю:
– Папа, это не смешно.
Его лицо точно такое же, как на фотографии, что сохранила моя мать: мы трое на пляже в Клируотер. Его глаза очень похожи на глаза сына. И подбородок тоже.
– Ты думал, что я умер. А я вот он – жив, – лукаво заявляет он.
И каждый раз в этом сне я делаю одно и то же: хватаю его за загорелые плечи и с силой прижимаю к стене. Несмотря на богатырский вид, он легкий, словно ребенок.
– Что с тобой случилось? Что случилось? – кричу я ему в лицо.
– Ничего, – бормочет он. – Я здоров как бык.
– Сколько тебе лет?
– Столько же, сколько тебе, – отвечает отец и улыбается. А затем вырывается и убегает прочь. Я бегу за ним, мы оказываемся, как ни удивительно, на поле для гольфа. Во сне мой старик хитер и стремителен.
Я всегда его догоняю на краю тринадцатого грина. Я прыгаю на него сзади и валю на землю. А потом мы долго-долго лежим на мягкой влажной траве, я прижимаю его к земле и жду, пока восстановится дыхание.
Затем я переворачиваю его лицом к себе, но он уже не улыбается, как на фотографии. Он мертв.
Я трясу его, этого парня, который так похож на меня, слишком похож, – но двигает мною не горе, а злость.
– Это не смешно! – кричу я в его побелевшее лицо. – Немедленно очнись и ответь мне, когда ты на самом деле умер!
А заканчивается этот сон всегда так: я с такой силой трясу отца, что его зубы выпадают изо рта, как звезды из черной дыры.
После дюжины с лишним таких ночных кошмаров разве могу я винить Анну за то, что она меня бросила?
Я просыпаюсь и вижу перед собой Хуана и Эвана, они смотрят на меня, как на массовую автокатастрофу.
– Ночка выдалась бурная? – интересуется Хуан.
– Ты же должен быть в Тампе.
– Я получил твое сообщение. Встал пораньше и вернулся.
– Эван, – говорю я, – нам с Хуаном надо поговорить.
Парень кивает и разочарованно плетется к своему столу. Я теперь что, местный паноптикум?
Хуан принес с собой еду из кафетерия. Он придвигает к моему столу еще один стул и достает из пакетов рогалики, круассаны и апельсиновый сок.
– Поздравляю с отпуском, – говорю я. Сообщение об этом я увидел на доске объявлений.
– Да, ухожу с понедельника.
– Я горжусь тобой, друг. Ну, ты доволен, что будешь работать над книгой?
Он пожимает плечами:
– Сестра не в восторге.
– Черт, вот засада.
– Хотя она говорит, что все понимает.
– Я уверен, получится шедевр, – говорю я. – Лиззи будет гордиться тобой, когда ее прочтет.
Я хватаю трубку: снова звонит Эдди Белл насчет некролога Одри Файфер. Я быстро перевожу звонок на Эвана и кладу трубку.
– Расскажи, как там продвигается твое расследование, Джек, – говорит Хуан.
– Оно жрет меня живьем, вот как продвигается. Они похитили Эмму.
Хуан молча кладет недоеденный рогалик на стол и оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. Затем отхлебывает сок и тихо спрашивает:
– Кто, Джек?
– Вдова и ее подручные.
– Чего они хотят?
– Песню. – Я сообщаю Хуану название. – Она была на том диске, что мы носили к Домми.
– Так отдай им эту хреновину!
– Именно это я и собираюсь сделать. Но проблема в том…
– Что они в любом случае могут убить тебя. И Эмму. Вас обоих.
– Ты чертовски догадлив. Поэтому я одолжил пистолет. Хуан насторожился:
– Ого. А почему бы тебе не пойти в полицию?
– Потому что они никогда не найдут Эмму. Живой, – отвечаю я. – Это не классическое похищение, это покруче «Фарго».
[128]
Эти уроды все придумывают на ходу.
Хуан мрачно переводит взгляд на телефон:
– Когда они должны позвонить?
– В любой момент, – отвечаю я. – Ты даже не представляешь, какие они идиоты! Они думают, что мне, помимо Эммы, еще и деньги нужны. Они, похоже, не понимают смысл слова «выкуп» – что его обычно требуют похитители. Понимаешь, с кем приходится иметь дело?
Хуан откидывается на спинку стула и некоторое время смотрит в потолок:
– Что за пистолет?
– Дамский кольт. И не смей ржать.
– Джек, ты когда-нибудь стрелял из пистолета?
– Пару раз. Ладно, один. – Это было в полицейском тире. Я продырявил бедро картонному бандиту, а потом написал об этом юмористический очерк на двенадцать дюймов.
Хуан медленно поднимается на ноги:
– Джек, мне надо подумать. Дай знать, как только они проявятся.
– Обязательно.
Он наклоняется ко мне и говорит:
– Как думаешь, где они ее держат? Есть идеи?
– Ни одной, брат. Ни единой зацепки.
– Mierda.
[129]
– Расскажи мне, как ты это сделал, – шепчу я, – той ночью на катере, когда вы плыли с Кубы. Инстинктивно? Или ты все спланировал? Мне нужен совет.
– Я скажу тебе, что я помню, Джек. Я помню, что тогда все казалось предельно просто. – Он сжимает мое плечо и добавляет: – Самое скверное начинается потом.
Когда телефон наконец звонит снова, на часах уже двенадцать тридцать.
– Таггер?
– Джерри, старый негодяй. Как дела?
– Вечеринка в восемь тридцать, – говорит он.
– Сегодня?
– Тебе понадобится лодка, GPS-приемник и прожектор.
– Ты псих, – заявляю я.
– И еще спрей от комаров. И оденься соответственно, придурок.
– Где все пройдет? – Я записываю слово в слово то, что он говорит.
– На большом озере.
– Только не на Окичоби. Ты что, шутишь?
