– Боже, ты меня прикончишь!
– Почему ты так напряжен? – спросила Медея ровным голосом инструктора по йоге. – Расскажи мне, что не так, сердце мое.
– Мне кажется, ты пытаешься открутить мне ногу. Может, пропустим эту часть?
– Пропустим нашу разминку? Ни за что, милый.
Джои пожалела, что лежачее положение не позволяет ей взглянуть в зеркало на стене.
– Разминка нужна только одному органу, – говорил тем временем Чаз, – а не то он взорвется.
– Хорошо, хорошо. Расслабься.
Общение между Чазом и Медеей становилось все менее вербальным, и вскоре возня наверху приняла знакомый воинственный ритм. Но ревность Джои или отвращение скоро были вытеснены ее опасениями за свою жизнь. Чаз налегал все сильнее, и Джои ладонями и коленями подперла крестовины кроватной рамы. Опыт говорил ей, что эта стадия займет от десяти до двадцати минут, в зависимости от того, сколько вина выпил муж. Джои закрыла глаза и постаралась отрешиться от того, что происходило на расстоянии вытянутой руки. Ее план требовал трезвого расчета. Она дождется, пока Чаз окажется на грани кульминации, и выскочит, как чертик из табакерки; сигналом будет низкий волчий вой, который всегда предшествовал его эякуляции.
Летучая нестройная мелодия неслась с кровати и струилась по комнате – Медея мурлыкала, Чаз решительно хрюкал, изображая перкуссию.
«Интересно, это какая-то чудная тантрическая мантра, – думала Джои, – или просто фальшивое исполнение по-настоящему кошмарной песни?»
Внезапно ее муж прохрипел:
– Черт, почему я ничего не чувствую?
– А? – Мурлыканье оборвалось.
– Я сказал, что ни черта не чувствую! – яростно выпалил Чаз.
– Не смей останавливаться. Давай, давай, мой сладкий. Кроватные пружины печально скрипнули, когда он слез.
Джои представления не имела, что пошло не так – уж если ее муж начал, только взрыв атомной бомбы не даст ему закончить.
– Я одеревенел, – пожаловался он.
– Ой, да все нормально. Давай, продолжай, – взмолилась Медея.
– Тебе, может, и нормально.
– Давай я тебе помогу, милый…
– Нет! Не надо!
– Да господи боже. – Безмятежная Медея начала злиться.
Что-то приглушенно хлопнуло, и Джои увидела босые ноги Чаза – он решительно освободил кровать.
– Что это за духи? – спросил он.
– Я ничем не душилась. Это масло или, может, черничные свечи.
– Эти чертовы свечи тут ни при чем. Я слышу запах духов, – заявил Чаз. – Тех самых, которыми пользовалась моя жена.
Ледяная тишина, затем:
– Твоя жена?
– Покойная жена, – быстро поправился Чаз.
– А почему ты никогда не говорил мне, что был женат?
Джои начала болеть за Медею. «Скажи ей правду, ты, трус».
– Это очень болезненные воспоминания, – объяснил он.
– Когда она умерла, Чаз?
Повисла тишина иного рода, но такая же неуютная. Джои все бы отдала, чтобы увидеть, какое у Чаза лицо.
– Я бы не хотел об этом говорить, – сказал он. – Это очень меня расстраивает.
– Очень, но явно не слишком, – съязвила Медея. – Вижу, ты все еще готов к бою.
– Нуда, у него отдельное мнение на этот счет.
Ему не удалось развеселить Медею.
– Я же говорю, я не пользуюсь духами. Если ты что-то слышишь, это твое воображение.
«Это "Шанель"», – едва не прошептала Джои.
Перед отъездом с острова она невинно чуть-чуть подушилась за ушами. Очень важно, что Чаз разобрал ее аромат среди всех этих вонючих сладких испарений передвижной нарколавки Медеи.
– Все, я ухожу, – объявила Медея.
– Нет, давай еще раз попробуем.
– Мне не нравятся вибрации в воздухе, Чаз.
– Погоди секундочку. Останься. Пожалуйста.
В голосе Чаза звенело подлинное отчаяние. Увидеть, как его отшили, ничуть не хуже, чем выпрыгнуть из засады с обручальным кольцом, каковое действо. Джои решила отложить на потом из симпатии к Медее.
Которая уже выбралась из постели и бодро собирала свечи и масла.
– Ты не можешь уйти. Ты не можешь, – умолял Чаз. – Только посмотри на меня!
– Очень впечатляет. Отлей его в бронзе.
– Хочешь принять ванну? Можно попробовать в ванне. – Он зажал ее в угол, их ноги почти соприкасались.
– Чаз, я сказала «нет».
– Ну давай. Не ломайся.
Джои услышала гортанный вскрик, который перешел в медленный мучительный стон.
– Хватит! – наконец выпалил Чаз.
– Ты определенно не умеешь слушать, – заметила Медея.
– Ты – делаешь – мне – больно!
– На курсах рефлексологии нам показывают специальные упражнения, чтобы руки были сильнее. Чувствуешь?
– О боже, – сказал Чаз.
– Спорим, я могу его сломать, как кусок хлеба?
– Прости, что не рассказал о жене. За все прости.
– Не надо давить мне на жалость, – произнесла Медея.
– Прекрати. Ногти…
– Длинные, правда?
– Я тебя умоляю. Я тебя умоляю, – хныкал Чаз.
Джои была в восторге. У девушки отличный стиль.
– Я ухожу, – продолжала Медея, – но если ты хотя бы качнешь этой штукой в мою сторону до того, как я выйду за дверь, я тебя так изуродую, что ты в жизни больше ни с кем не сможешь заняться сексом. Даже с самим собой. Усек?
– Да. Ой! Да!
Они оделись в полном молчании. Джои легко могла себе представить глаза мужа: ошеломленные, как у побитого щенка. Она уже видела такое, когда врезала ему за то, что он обозвал ее нехорошим словом.
– Ну, пока. – Медея остановилась в дверях. Джои заметила, что на Медее пеньковые сандалии.
– Прости за сегодня. Правда, – сказал Чаз. – Можно я тебе как-нибудь позвоню?
– Ты что, блин, серьезно?
И тут пол задрожал под Джои, будто с потолка свалился холодильник. Откуда-то из дома понеслись нечеловеческие вопли.
– О боже, – вяло произнес Чаз. – Ну что еще?
Медея уже бежала, когда Чаз нашел то, что искал, в прикроватной тумбочке. Джои Перроне подождала, пока он пробежит по коридору, выскочила из-под кровати и выглянула из-за угла. Столовый нож в руке казался хрупким и нелепым, но она не смела его бросить.
