– Просто ночной кошмар, – объяснил Чаз, пытаясь собраться с мыслями. Он весь взмок и очень надеялся, что это – результат кошмара, а не горячечного приступа западно-нильского вируса. Накануне он насчитал тридцать четыре укуса на лице, и сейчас каждый зудел, словно от ядовитого сумаха.
– Твоя мать на проводе, – сказал Тул.
– Господи, сколько времени? Скажи ей, что я перезвоню.
– Сам и скажи, дерьмец. Это же твоя ма, а не моя.
С тех пор как они покинули Лабелль, от Тула веяло зловещим холодом. Оглядываясь назад, Чаз размышлял, не дал ли маху, облив парня грязью перед Редом Хаммернатом.
Едва Тул вышел из комнаты, Чаз поднял трубку и услышал знакомый вопрос из Панама-Сити:
– Что новенького, сынок?
– Ничего, мам.
– Как ты, держишься?
– Иногда получше, иногда похуже, – горестно ответил Чаз. По-прежнему очень важно казаться человеком, который нуждается в сочувствии.
– Надежда умирает последней.
– Мам, прошло уже, типа, девять дней. Никто не проживет так долго в океане без пищи и воды.
– Думай о хорошем, – посоветовала она.
– Мам, прошу тебя.
– Ты не смотрел «Изгой»
[50]
?
Чаз Перроне цыкнул зубом. Его отношения с матерью испортились, когда ему было лет двадцать, хотя и не из-за того, что она вышла замуж за Роджера, чудаковатого военного летчика. Скорее из-за того, что мать начала замечать (и к тому же часто по этому поводу высказываться), что сын не смог перерасти самые несносные черты своей юности. В ее списке фигурировала лень, привычка мастурбировать, глубоко укоренившийся недостаток честолюбия и рефлекторное отвращение к правдивости. Чаз отказался признать правоту ее обвинений и вместо этого ехидничал, что недальновидно выслушивать карьерные консультации от старшего кассира из «Таргет». Когда он получил докторскую степень в Дьюке, мать со слезами извинилась, что сомневалась в нем. Он пафосно ее простил, но на самом деле ее мнение не могло ни ранить его, ни согреть. Время от времени он радовал ее телефонным звонком, но то был акт милосердия в чистом виде. Мать сбивчиво и долго вещала, как она им гордится, как прекрасно, что ее единственный сын использует свои блестящие научные познания ради спасения Эверглейдс от уничтожения. Жалкие речи либеральной зануды. Мать обожала Джои – еще одна причина, по которой Чаз вовсе не жаждал с ней разговаривать.
– Чудеса случаются, – продолжала его мать. – Мы с Роджером молимся о ней каждый вечер.
Чаз вздохнул:
– Джои больше нет, мам. Ее никогда не найдут.
– Как думаешь, может, тебе сходить к медиуму?
– Нет. Как думаешь, может, тебе сходить к психиатру? – Чаз швырнул трубку. – Идиотка, – пробормотал он.
– Так с ма не разговаривают. – Тул возвышался в дверях, словно штабель кирпичей.
Чаз сдуру посоветовал ему не лезть не в свое дело, после чего Тул без особых усилий схватил Чаза и швырнул об стену. Чаз был склонен остаток утра провести рыдающей грудой на полу, но Тул схватил его за волосы и поставил на ноги.
– Ты немедленно ей перезвонишь, – сказал он и сунул телефонную трубку в вялую руку Чаза. – Позвони ей и извинись. А не то я наступлю тебе на яйца.
Оклемавшись, Чаз тут же позвонил матери и извинился за грубость. Тяжко, зато далеко не так болезненно, как альтернативный вариант.
– Все в порядке, Чарльз, мы понимаем, – уверила его мать. – У тебя сейчас такой сильный стресс.
– Ты даже не представляешь, – сказал он.
– Не хочешь попробовать настойку зверобоя? По-моему, Роджера она успокаивает.
– До свидания, мам. – Чаз осторожно дал отбой. Тул оттащил его на кухню и усадил на стул.
– Ты где вчера шлялся, док? – спросил он.
– Встречался с другом.
Чаз собирался с духом, чтобы сказать Тулу правду: мол, он пошел и хладнокровно, расчетливо совершил убийство. Может, после этого тупая горилла дважды подумает, прежде чем пинать его, как тряпичную куклу. С другой стороны, Чаз подозревал, что Ред Хаммернат не одобрит это одностороннее решение устранить Рикку Спиллман. У Чаза было такое чувство, будто Ред доверяет ему разве что ставить подписи под фальшивыми анализами воды.
– Ты съезжал с дороги, – сказал Тул. – Колеса грязные.
– Мы с другом немного прогулялись, – ответил Чаз.
– Тебе нельзя никуда без меня ездить.
– Но ты спал. Храпел, как паровоз.
– Где пистолет? – спросил Тул.
– Я… эээ… Я не знаю. Тул схватил его за горло:
– Где, етить его, пистолет?
– В рюкзаке, – пискнул Чаз.
– А где, етить его, рюкзак?
– В «хаммере». – Чаз дернул пальцем куда-то в сторону подъездной дорожки.
Тул выпустил его и направился к дверям. Чаз робко массировал шею и поздравлял себя с тем, что у него хватило предусмотрительности выбросить использованные гильзы и вытереть кольт. Когда Тул вернулся, на его лице не читалось подозрение, что из пистолета недавно стреляли. Он положил кольт на стойку и сухо осведомился:
– Ну и в кого ты стрелял?
Чаз начал заикаться.
Тул его ударил:
– Выкладывай, парень.
Рабочие отношения между ними определенно изменились.
– Ты не должен меня колотить, – пожаловался Чаз. – Ради Христа, ты же мой телохранитель!
Тул покачал головой:
– Уже нет. Давай колись – в кого? Я ствол понюхал, док. Я знаю, что ты сделал.
«Что ж, приступим», – подумал Чаз.
– Помнишь леди на маленьком синем «форде»? Ту, что приезжала на прошлой неделе.
– Помню. Ты грил, она твоя горечесательница.
– Ну да, так вот, она решила поднять бучу. Все могло плохо кончиться.
– Чё это? – спросил Тул.
– Ее звали Рикка. Я практически уверен, что она снюхалась с тем уродом, который нас шантажирует. Спорим, это ее ты видел во Фламинго?
– Ту я раньше не видал, – нахмурился Тул.
– Но ведь было темно. К тому же ты сказал, она была в кепке.
– Да, ну и чё? – Он помнил, что леди в синем «форде» была невысокой и пышной. Девушка в кепке казалась выше и тоньше.
– Послушай, – сказал Чаз. – Ты должен мне помочь пустить под откос ее машину. И обшарить квартиру. Сделаем вид, будто она сбежала, чтобы не платить за аренду.
