— Кто поставил оперу? — спросила она, позабыв, что
ее просили не раскрывать рот.
— Баз Лерманн, режиссер из Сиднея, — прорычал Гай.
Имя этого режиссера-новатора было Тамзин знакомо, она видела
один поставленный им фильм. Оригинальная трактовка оперы так растрогала ее, что
она расплакалась, сочувствуя бедным влюбленным студентам. Главной героине было
суждено умереть от тяжелой болезни. Наконец занавес на сцене опустился, Гай
выключил телевизор и, обернувшись, спросил:
— Ты так любишь музыку? Часто слушаешь оперу?
— О да! — с дрожью в голосе воскликнула
она. — Особенно Пуччини.
— Как тебя зовут?
— Тамзин Лоуренс.
— А меня — Гай Вентура.
— Я вас узнала. Не беспокойтесь, я не выдам вас
репортерам.
— Давно ты здесь работаешь?
— Я здесь отдыхаю и привожу себя в нормальную форму.
— Вы и так прекрасно выглядите, мисс Лоуренс, —
сразу же перешел на вежливый тон пианист.
Она поймала его пытливый взгляд на своей груди, обтянутой
кофточкой, и смутилась. Соски ее встали торчком, на щеках заалел румянец. Их
взгляды встретились, и она потупилась, не выдержав пламени его черных глаз.
Сейчас он казался ей еще более мужественным и притягательным, чем когда она
увидела его в первый раз. Теперь она отчетливо видела, какие у него благородные
черты лица — прямой нос, мощный подбородок, чистая кожа, иссиня-черные волосы,
достигающие широких плеч.
Одет он был неброско, но со вкусом: в полосатую сорочку,
бежевый жилет и выцветшие джинсы.
Тамзин почувствовала, что окончательно разомлела под его
взглядом. Соски грудей терлись о свитер, ноги непроизвольно раздвинулись, а
скользкий клитор высунулся из срамных губ. У нее возникло ощущение, словно бы
Гай уже овладел ею и она вот-вот кончит: таково было магическое воздействие его
голоса и обаятельной внешности. Тамзин заерзала на стуле, пытаясь избавиться от
навязчивого чувства, что она сидит на фаллосе музыканта. В голове промелькнула
мысль, что, вернувшись в Лондон, ей нужно первым делом посетить психиатра.
Тамзин приказала себе успокоиться и мысленно обозвала Гая
негодяем, снобом и безмолвным хряком, не способным на глубокое чувство. Не
хватало только ей влюбиться в такого мерзавца и стать сто любовницей. Ничего
хорошего из этого все равно не получится, все знаменитости эгоисты и тираны.
Она встала, и он тоже.
— Я, пожалуй, пойду, — сказала Тамзин. —
Впрочем, я буду вам признательна, если вы позвоните Лансу. Он мог бы заехать за
мной на «рейндж-ровере».
— Вам непременно нужно идти? — спросил он, глядя
на нее тяжелым, пристальным взглядом, от которого у нее участился пульс. —
Мы могли бы поужинать и досмотреть видеозапись.
Удача сама шла Тамзин в руки, лучшую возможность взять
интервью у Гая Вентуры трудно было придумать. Но работа отошла на третий план в
ее сознании, вниманием ее овладела внешность музыканта, а чувствами — жар,
исходящий от его фаллоса, взбугрившегося под джинсовой тканью. Ей так хотелось
протянуть руку и сжать его мошонку, погладить головку, лизнуть ее, понюхать
мошонку.
Тамзин изобразила улыбку, хотя она и была неуместна, и
сказала:
— Благодарю вас, это было бы чудесно. Но мне не
хотелось бы причинять вам неудобства.
Он передернул плечами и взмахнул руками.
— Если бы мне это было в тягость, я бы не стал вас
задерживать. Мне нравится готовить. Кстати, мясо, пожалуй, уже можно доставать
из духовки.
Тамзин набросила куртку на спинку стула, пригладила руками
волосы и смущенно сказала:
— Надеюсь, вас не смутит мой вид.
— Но мы же не на званом ужине, а в интимной
обстановке, — заметил музыкант, улыбнувшись.
Дело было в том, что Гаю наскучило одиночество. Первые
сутки, проведенные в пансионате, прошли вполне удачно: его никто не беспокоил,
он мог вволю поиграть на рояле и даже совокупиться с пышнотелой услужливой
Марией. Ему вспомнился ее сексуальный ротик, и у него началась эрекция.
Работала Мария ртом профессионально.
Гай поспешно прошел на кухню и стал хлопотать, намереваясь
хорошенько угостить очаровательную даму, явившуюся к нему из снегопада. В конце
концов, Мария еще не раз зайдет к нему, чтобы навести в коттедже чистоту и
уделить внимание его пенису. Новая же гостья могла больше не появиться.
Тамзин заинтриговала его не только внешностью, но и
чувственностью, способностью воспринимать прекрасное и оригинально мыслить.
— В женщине все должно быть прекрасно, —
пробормотал глубокомысленно он. — А для мужчины член не самое главное.
— Я могу вам чем-то помочь? — спросила Тамзин,
войдя в кухню. Последняя фраза ее несколько озадачила.
— Да, пожалуй, — сказал Гай, ловко нарезая овощи
для салата. Из духовки распространились аппетитные ароматы, заглушающие запахи
мокрых шерстяных носков и влажной промежности. На газовой конфорке шипела
сковородка, накрытая крышкой. Все это возбуждало Тамзин.
Она почувствовала сильное желание прижаться к Гаю лобком и
потереться о него грудями. Она испытывала чувства, сравнимые с теми, которые
обуревают влюбленную школьницу, еще не знающую, как ей быть со своей похотью.
Тамзин густо покраснела, поймав себя на этом, и приказала себе не делать
глупостей. Она даже не помнила имен всех мужчин, с которыми переспала, а
недавно попробовала и женских ласк. Так отчего же она смущается и дрожит, как
девственница?
Однако рассудок уже не мог управлять разгулявшимися
эмоциями. Тамзин пришла в лихорадочное состояние, ей повсюду мерещились
сексуальные символы. Половинка толстого огурца, стоящая торчком на разделочной
доске, два помидора, лежащие с ним рядом, бананы и персики в вазе, спелая
гроздь винограда — все это наводило ее на гадкие мыслишки, будило в ее
воображении сцены соития. Она почти явственно ощущала огромный, как банан, член
Гая в своих нежных, как персики, половых губах и представляла, как подобно
виноградному соку польется по ее подбородку его сперма, когда она возьмет в рот
его «огурец», сжав в кулаке «помидоры».
Ею овладело беспокойство. Пальцы ее дрожали от желания
дотронуться до него, груди разбухли, соски отвердели, влагалище свело
судорогой, клитор пылал. Но Тамзин не подала виду, что готова наброситься на
музыканта, и спокойно спросила:
— Где вы научились готовить?
Ответ ей был в общем-то не важен, ей требовалось отвлечься
от мыслей о его ширинке, в которую ее подмывало вцепиться, и волосатой груди с
твердыми мужскими сосками, в которые ей хотелось впиться зубами, и мошонке,
которую так приятно было бы покачать на ладони.
