Потом, когда Джолейн принимала душ, Кроум похоронил мертвую черепаху под лаймовым деревом на заднем дворе. Когда он вернулся внутрь, Джолейн уже вышла, закутавшись в халат.
С нее капало. Она крошила латук в аквариум.
– Что ж, остальные, кажется, в порядке, – тихо сказала она.
Кроум отвел ее от черепах:
– Что тебе мешает вызвать полицейских?
Джолейн высвободилась, схватила щетку.
– Они не поверят.
– Как это так? Ты в зеркало погляди!
– Я не о побоях. Я о билете «Лотто».
– А что билет? – спросил Кроум.
– У меня нет доказательств, что он вообще у меня был. Поэтому будет чертовски сложно утверждать, что он украден.
Она была права. Компьютер, обслуживавший лотерею Флориды, отслеживал лишь, сколько выигрышных билетов было куплено и где, но никак не мог установить личность владельцев. Билеты «Лотто» продавались в магазинах вместе с пивом и сигаретами, и пытаться зафиксировать имена покупателей – сотен тысяч – гиблое дело. Таким образом, у комитета лотереи был единственный стойкий критерий права на джекпот – обладание выигравшим билетом. Нет билета – нет денег, и безразлично, какие у вас оправдания. Долгие годы шансы-выпадавшие-раз-в-жизни изничтожались младенцами, у которых резались зубы, голодными щенками, стиральными машинами, унитазами и пожарами.
А теперь и грабителями.
Том Кроум разрывался между сочувствием к Джолейн Фортунс и мыслью о том, что наткнулся на прекрасную историю. Он, должно быть, неважно скрывал предвкушение, потому что Джолейн сказала:
– Умоляю тебя, не пиши об этом.
– Но я выведу ублюдков на чистую воду.
– А я ни за что и никогда не получу своих денег. Ты что, не понимаешь? Они сожгут этот проклятый билет еще до того, как отправятся тюрьму. Сожгут или закопают.
Кроум поднял ноги, уступая дорогу свирепому методичному венику.
– Если эти типы испугаются, – продолжила она, – считай, что кусочек бумаги на четырнадцать миллионов – просто мусор. Они видят газетный заголовок о том, что они учинили… и все кончено. То же самое, если я обращусь в полицию.
Пожалуй, она права, решил Кроум. Но неужто грабители не подумали, что она заявит о краже? Большинство людей так и поступило бы.
Он больше не слышал яростного шуршания веника. Она стояла в кухне, опираясь на щетку, перед открытым холодильником, чтобы холодный воздух утихомирил боль от порезов и синяков на лице.
– Я принесу льда в пакете, – сказал Том Кроум.
Джолейн покачала головой. В доме стояла тишина, разве что гудел аквариумный насос и черепахи равномерно чавкали латуком.
Через несколько секунд она произнесла:
– Ну хорошо, тут вот еще что. Они сказали, что вернутся и убьют меня, если я кому-нибудь расскажу о лотерейном билете. Сказали, что вернутся и пристрелят моих малюток, одну за другой. Потом меня.
По рукам Кроума побежали мурашки.
Джолейн Фортунс продолжила:
– Они велели мне сказать, что меня избил мой дружок. И это я должна сказать врачу! Я им говорю: «Какой дружок? У меня нет никакого дружка». И тогда коротышка заявляет: «Теперь есть», – и бьет меня в грудь.
У Кроума неожиданно перехватило дыхание. Он споткнулся, выбегая через заднюю дверь. Джолейн нашла его во дворе – Том скорчился на коленях над грядкой с помидорами. Джолейн погладила его по волосам и попросила не переживать. Вскоре грохот у него в ушах утих. Она принесла стакан холодного сока, и они сели рядом на железное крыльцо, глядя на купальню для птиц.
– Ты сможешь опознать этих парней? – сипло спросил Кроум.
– Разумеется.
– Они должны сидеть за решеткой.
– Том…
– Вот что ты сделаешь: пойдешь к копам и в лотерейный комитет и расскажешь им все, что случилось. Об ограблении и об угрозах убийства. Сделаешь заявление, составишь отчет. А потом пусть власти подождут, пока эти ублюдки…
– Нет.
– Послушай. Эти типы скоро дадут о себе знать. У них всего полгода, чтобы забрать джекпот.
– Том, я о том и говорю. У меня нет полугода. Мне деньги нужны сейчас.
Кроум посмотрел на нее:
– Какого черта ради?
– Мне просто нужно.
– Забудь о деньгах…
– Не могу.
– Но эти люди – монстры. Они могут сделать с кем-нибудь то же самое, что с тобой. Или еще похуже.
– Не обязательно, – сказала Джолейн. – Только если мы не остановим их первыми.
Невероятно, но она не шутила. Кроум рассмеялся бы, но не хотел ее обижать.
Джолейн ущипнула его за правое колено:
– Мы можем это сделать. Ты и я – мы можем их найти.
– Как гласит одно старое выражение – фига с два.
– У них ярко-красный пикап.
– Да хоть космический корабль «Энтерпрайз».
– Том, пожалуйста.
Он взял ее за руки:
– В моем деле страх – это нормальная и очень здоровая эмоция. Потому что смерть и катастрофы – не абстракции. Они, черт возьми, настолько реальны, насколько вообще бывает реальность.
– Допустим, я скажу тебе, зачем мне деньги. Что-то изменится?
– Вряд ли, Джолейн. – Его разрывало на части, когда он глядел на нее, на то, что они сделали.
Она отодвинулась и пошла к аквариуму. Кроум слышал, как она тихо говорила – сама с собой, с черепахами или, может, с людьми, которые так жестоко ее избили.
– Мне правда очень жаль, – произнес он.
Когда Джолейн повернулась, она уже не казалась расстроенной,
– Просто подумай, – лукаво сказала она, – что будет, если я получу обратно билет. Подумай, какую фантастическую статью ты упускаешь.
Том Кроум улыбнулся:
– Ты жестока, знаешь об этом?
– А еще я права. Пожалуйста, помоги мне их найти.
– У меня есть идея получше, – заявил Кроум. – Можно твой телефон?
Фингал проснулся от того, что над ним парила мать. На ней было белое свадебное платье, которое она всегда надевала по понедельникам для Иисуса – Дорожное Пятно. Наряд пользовался бешеным успехом у туристов-христиан – для ма Фингала было обычным делом вернуться домой с двумя сотнями долларов наличкой в виде пожертвований. В смысле паломников понедельник был лучший день недели.
А сейчас она велела Фингалу пошевеливаться и спускать жирную задницу вниз. На веранде его дожидаются гости.
