– Без проблем, – кивнул Пухл.
– И слушай сюда – нам нельзя показываться в Таллахасси вместе. Один из нас выедет во вторник, другой – ну, неделей позже. Просто чтобы не рисковать.
– А потом, – заключил Пухл, – мы сложим наши деньги.
– Именно.
Пухл вслух произвел подсчеты:
– Если те два первых чека – по семьсот штук, то дважды это, по ходу, миллион четыреста тыщ баксов.
– До налогообложения, не забывай, – заметил Бодеан Геззер. Казалось, череп его раскалывается пополам, в агонии, только ухудшаемой сальной стойкостью компаньона.
– Дык я вот еще чего хочу спросить, – сказал Пухл. – Кто будет первым? В смысле, бабло обналичивать?
– А разница-то?
– Думаю, никакой.
Они забрались в пикап и направились вниз по гравийной дороге в Стретч. Пухл пялился в окно, а Бод продолжал:
– Мне это ожидание по вкусу не больше, чем тебе. Скорее получим деньги – скорее соберем Истых Чистых Арийцев. Начнем серьезный набор. Построим нам бомбоубежище и все такое.
Пухл прикурил сигарету:
– Ну так а пока где нам бабки взять?
– Хороший вопрос, – отозвался Бод Геззер. – Интересно, эта негритянка уже заблокировала кредитку?
– Скорее всего.
– Есть только один способ выяснить.
Пухл выдохнул колечко дыма:
– А то.
– У нас едва четверть бака, – сказал Бод. – Короче, вот что. Выше по шоссе заправка «Шелл», давай попробуем автомат самообслуживания. Если выплюнет ее «Визу» – смотаемся.
– Да?
– Да. И вреда никакого.
– А если он примет карточку? – спросил Пухл.
– Тогда мы в шоколаде еще на день.
– По мне, так нормалек. – Пухл довольно затянулся. Он уже мечтал о цыплячьих крылышках барбекю и одной светловолосой красавице в шелковистых оранжевых шортах.
Банковский компьютер сообщил, что «Виза» Джолейн не использовалась с первого обеда в «Ухарях».
– И что теперь? – спросила она, вешая трубку.
– Закажи пиццу, – сказал Том Кроум. – И подожди, пока они снова не проколются.
– А если они этого не сделают?
– Сделают, – ответил он. – Они не смогут устоять.
Пицца оказалась вегетарианской, доставили ее холодной – но они все равно ее съели. Потом Джолейн Фортунс легла на спину, сцепила руки в замок за шеей и согнула колени.
– Подъемы? – спросил Том Кроум.
– Для пресса, – отозвалась она. – Хочешь помочь?
Он встал на пол на колени и прижал ее лодыжки. Джолейн подмигнула:
– Ты уже такое делал.
Он вел счет про себя. После сотни легких подъемов она крепко зажмурилась и сделала еще сто. Он дал ей минуту передохнуть, потом заметил:
– Это было чуток пугающе.
Садясь, Джолейн поморщилась. Прижала костяшки пальцев к животу и заметила:
– Эти ублюдки действительно надо мной потрудились. Обычно я делаю триста пятьдесят или четыреста.
– По-моему, не стоит заморачиваться.
– Твоя очередь, – ответила она.
– Джолейн, пожалуйста!
Тут Кроум внезапно оказался на спине, только она не удерживала его лодыжки, как полагается хорошему партнеру в упражнениях на пресс. Вместо этого она оседлала его грудь, зафиксировав руки.
– Знаешь, о чем я думала? – спросила она. – О том, что ты сказал раньше, что белый или черный – не важно.
– А мы не о снах к конях говорили?
– Может, ты – да.
Том намеренно обмяк. Его целью было минимизировать прямой контакт, который был неописуемо прекрасен. К тому же он пытался думать о чем-то отвлеченном, о чем-нибудь, что охладит кровь. Очевидный выбор – лицо Синклера, но у Кроума не получалось вызвать его перед собой.
Джолейн продолжала:
– Мы должны это обсудить…
– Позже.
– Значит, все-таки важно. Белый или черный.
– Джолейн?
Теперь она была с ним нос к носу, еще сильнее прижимая своим телом:
– Том, скажи правду.
Он отвернул голову в сторону. Полная расслабленность уже не получалась.
– Том?
– Что?
– Ты считаешь, это я тебя нескладно соблазняю?
– Считай, что я свихнулся.
Джолейн спрыгнула. Когда он поднялся, она уже уселась на кровати, искоса глядя на него:
– А тебе опять в душ!
– Я думал, у нас профессиональные отношения, – сказал он. – Я журналист, ты – рассказчик.
– И поэтому задавать вопросы можешь только ты? Справедливо, нечего сказать.
– Спрашивай на здоровье, только больше никакой борьбы. – пробормотал Кроум, подумав: какая же с ней все-таки морока.
Джолейн слегка ткнула его кулаком:
– Ну хорошо, сколько у тебя чернокожих друзей? По правде друзей, я имею в виду.
– У меня вообще мало близких друзей любого цвета. Меня, знаешь, общительным не назовешь.
– Да?
– Есть один черный парень с работы – Дэниэл, из редакции. Мы играем в теннис время от времени. И Джим с Дженни, они юристы. Мы встречаемся и ужинаем.
– Это и есть твой ответ?
Кроум уступил:
– Ладно, ответ будет – нет. Никаких черных по правде друзей.
– Так я и думала.
– Но я над этим работаю.
– Это точно, – ответила Джолейн. – Поедем-ка прокатимся.
Девять
Друг Джолейн опаздывал на двадцать минут – самые долгие двадцать минут в жизни Тома Кроума. Они ждали в баре под названием «У Шилоу» в Либерти-сити. Джолейн Фортунс пила имбирный эль и жевала орешки к пиву. На ней была большая мягкая шляпа и круглые солнечные очки персикового оттенка. Одежда Тома Кроума не имела никакого значения – в баре он был единственным белым. Что и отметили некоторые завсегдатаи, причем вовсе недружелюбным тоном.
Джолейн велела ему положить блокнот на барную стойку и начать писать:
– Так ты будешь выглядеть официально.
– Хорошая идея, – согласился Кроум, – если не считать того, что я оставил блокнот в номере.
Джолейн поцокала языком:
– Вы, мужчины, и члены бы свои позабывали, не будь они к вам приклеены.
