Кэти выразила свою досаду, звонко постучав ложкой по ножке винного бокала:
– Ты не очень-то внимательно слушаешь, – заметила она, – для судьи.
Ее муж хихикнул. Его пренебрежительное отношение заставило Кэти задуматься, не была ли ошибкой вся эта задумка с честностью – с таким ревнивцем, как Артур, возможно, разумнее было сохранить парочку безвредных секретов.
Если бы он только попытался, подумала Кэти. Если бы он понял ее отношение. Ни с того ни с сего она вдруг спросила:
– А как там Дана?
Дана была одной из двух секретарш, которых в настоящее время трахал судья Артур Баттенкилл-младший.
– У нее все хорошо, – сказал он, спокойный, как астронавт.
– А Уиллоу – она все еще с бейсболистом?
Уиллоу была второй секретаршей, запасной любовницей Артура.
– Они до сих пор живут вместе, – сообщил судья. – Но Оскар ушел из бейсбола. Разрыв мышц плечевого сочленения, что-то вроде того.
– Как плохо, – заметила Кэти.
– А может, и тендинит. Как бы то ни было, он снова хочет получить свою степень. Управление рестораном, как сказала Уиллоу.
– Молодец, – сказала Кэти, думая: хватит уже об Оскаре.
Судья просиял, когда принесли треску – запеченную на слое пасты, с крабовым мясом и артишоками сверху. Кэти заказала садовый пирог с заварным кремом и начинкой и апатично его ковыряла. Она не ждала всерьез, что муж исповедуется во всех своих прелюбодеяниях, но сознаться хотя бы в одном ему ничего не стоило. Уиллоу могла бы стать обнадеживающим началом – ничего особенного в ней не было.
– Ты ночью метался и ворочался, – сказала Кэти.
– Ты заметила?
– Снова желудок?
– Я встал, – сказал Артур с набитым ртом, – и перечитал этот твой замечательный список.
Ой-е, подумала Кэти.
– Ты и твой молодой человек, – продолжил судья, решительно глотая. – Все отвратительные, похабные, потные подробности. Поверить не могу, что ты вела счет.
– Таковы правдивые признания. Если меня немного занесло, мне жаль, – сказала Кэти.
– Тринадцать половых актов за четырнадцать дней! – Он накручивал бледно-зеленую лапшу на вилку. – Включая три минета – что, кстати, на два больше, чем ты сделала мне за последние четырнадцать месяцев.
Вот тебе и подсчеты, подумала Кэти.
– Артур, доедай рыбу, пока не остыла.
– Я тебя не понимаю, Кэтрин. После всего, что я для тебя сделал, я получаю нож в сердце.
– Прекрати. Ты переживаешь, в сущности, по пустякам.
– Три минета – это не «в сущности, пустяки».
– Ты не понял главного. Самого, черт возьми, главного. – Она потянулась под стол и смахнула его руку со своего бедра.
– Твой молодой человек, – спросил судья, – где он сейчас? Лурд? Иерусалим? Может, Турин – плащаницу примеряет?
– Артур, он не мой «молодой человек». Я не знаю, где он. А ты – ты просто лицемерный осел.
Судья аккуратно вытер салфеткой губы:
– Я приношу извинения, Кэтрин. Знаешь что, давай-ка отыщем где-нибудь комнату.
– Иди ты к черту, – ответила она.
– Пожалуйста!
– При одном условии. Ты завязываешь со своей паранойей о Томми.
– Идет, – сказал Артур Баттенкилл-младший. Он весело помахал официанту и попросил счет.
Спустя несколько часов дом Тома Кроума взлетел на воздух.
По дороге на завтрак Бодеан Геззер и Пухл остановились подоставать пару рабочих-мигрантов, голосовавших на федеральной трассе номер 1. Пухл кружил со своим кольтом, а Бод проводил экзамен:
Имя четырнадцатого президента Соединенных Штатов?
Где была подписана Конституция?
Процитируйте Вторую поправку.
Кто снимался в «Красном рассвете»
[22]
?
Сам Пухл был рад, что ему не пришлось проходить тот же тест. Очевидно, мексиканцы успехов не делали, потому что Бод на ломаном испанском приказал им предъявить разрешения на жительство и работу. Мужчины испуганно достали бумажники, которые Бод вытряс на гравий у обочины.
– Легальные они? – спросил Пухл.
– Щас бы.
Острым носком сапога Бод раскидал скудное имущество мигрантов – водительские права, удостоверения сельхоз-рабочих, паспортные снимки детей, листочки с молитвами, почтовые марки, автобусные билеты. Пухлу показалось, что он заметил иммиграционную карту, но Бод каблуком растоптал ее в клочья. Потом он извлек из бумажников деньги и велел им проваливать, мучачос!
Позже, в пикапе, Пухл спросил, сколько у них было денег.
– Восемь баксов на двоих.
– Пиздец.
– Слышь, эти восемь баксов по праву принадлежат белым американцам, таким, как мы. А эти блядские нелегалы, Пухл, – угадай, кто оплачивает их лечение и талоны на еду? Мы с тобой, вот кто. Миллиарды долларов каждый год – на иностранцев.
Как обычно, у Пухла не оказалось причин сомневаться в осведомленности друга на этот счет.
– И я говорю – миллиарды, – продолжал Бод Геззер. – Так что не считай это грабежом, дружище. Это мы взимали проценты.
Пухл кивнул:
– Конечно, все верно ты говоришь.
Они вернулись из «7-11» и обнаружили незнакомую машину, криво припаркованную рядом с трейлером Пухла. Это был отшкуренный «шевроле-импала», к тому же старый. На зеркале заднего обзора свисал фальшивый инвалидный пропуск Пухла.
– Тихо, без паники, – сказал Пухл, вытаскивая пистолет из-за пояса.
Дверь трейлера была открыта, телевизор орал. Бод сложил руки рупором:
– Выкатывайся оттуда, кто бы ты ни был! И держи руки на виду, еб твою мать!
В дверях появился Фингал, без рубашки и с щетинистым черепом. У него была ухмылка беззаботного идиота.
– А вот и я! – провозгласил он.
Сначала Бод и Пухл его не узнали.
– Эй, – воскликнул Фингал. – Это я, ваш новый белый брат. Где ополчение?
Пухл опустил пистолет.
– Какого хуя ты с собой сделал, мальчик?
– Сбрил волосы.
– Зачем, скажи на милость?
– Чтобы стать скинхедом, – заявил Фингал.
