Мистер Гэш мог дышать, и это обнадеживало. Как ни странно, не чувствовалось боли ниже пояса, это хорошо. Гэш сделал вывод, что бульдозер не смял его, а лишь вдавил в рыхлый грунт. Машина отрыгивала выхлопные газы прямо в лицо (а это плохо); при спуске, наверное, скособочило патрубок. Жгло веки, сводило живот. Когда-нибудь горючее кончится и двигатель заглохнет, но Гэш сомневался, что, дыша в ядовитом облаке, к тому времени останется в сознании. Тело уже корежили судороги, голову окутывало дурманом.
Перед лицом Гэша возникли ботинки, покрытые засохшей грязью. Потом двигатель чихнул и смолк. Дым рассеялся, и мистер Гэш, приподнявшись на руках, пил свежий воздух. Бродяга присел рядом; в звездной ночи его стеклянный глаз мерцал, как отполированный рубин.
– Вот здесь ты и умрешь, – сказал одноглазый.
– Йегх.
– Точно, Игги. Все кончено.
Игги? Сучий потрох издевается над моей прической! вскипел мистер Гэш.
– Ты уже умираешь, поверь мне. Я знаю, как погибают в дорожных авариях. Это про тебя.
– Йегх, йегх!
– Может, ты не заметил, но твоя задница под гусеницей «Д-6». Двадцать тон крепкой стали. Насчет примирения с богом не знаю, но, по-моему, самое время попросить прощения у леди за то, что хотел ее обидеть. Позвать ее?
– Игхи ы а'уй, кофёй!
Бродяга поднялся.
– Для человека, у которого из ушей течет кровь, ты выбрал самое неверное из возможных решений. Ну извини, Игги, мне еще нужно отыскать собаченцию.
– ПОФОЙ А'УУУУЙ!
Мистер Гэш уронил голову. Потом услышал хруст веток под тяжелыми шагами, удалявшимися к лесу.
Вот же идиот! изумился мистер Гэш. Не пристрелил! Да я к рассвету отсюда выберусь!
Не теряя времени, он стал откапываться из-под гусеницы бульдозера. Это была трудная задача. Поскольку мистер Гэш лежал на животе, пришлось закинуть руки назад и работать ими, как черепаха лапами. Через двадцать минут убийственного труда он выдохся. По плечу у него ползла сороконожка, но не было сил ее прихлопнуть. Мистер Гэш провалился в сон.
Разбудил его вертолет. Рассвело, розовело высокое небо. Вертушка приземлилась неподалеку; мистер Гэш ее не видел, но слышал стрекот винтов. Он поднял голову и дико взвыл – боль дала о себе знать. Жуткая, рвущая жилы и дробящая кости боль. Гэш в отчаянии увидел, что немногого достиг яростной работой: он выкопал жалкие пригоршни грязи вокруг ног, на которых прочно расположился гусеничный бульдозер «Д-6». Невозможно было вытянуть себя и на миллиметр. После третьей попытки мистер Гэш сдался.
Теперь он думал не о бегстве, а о том, чтобы выжить. Вертолет! Сейчас машина поднимется – слышно, как взвыли двигатели. Гэш судорожно шарил вокруг себя, ища что-нибудь, любую вещь, чем можно привлечь внимание пилота. Взгляд упал на матерчатый комок, валявшийся в грязи. Юбка сумасшедшего бродяги, клетчатый финишный флаг, весь в потеках засохшей крови. Мистер Гэш схватил его и отряхнул.
С ревом, от которого раскалывалась голова, над верхушками сосен появился черно-серый реактивный вертолет. Флагом в вытянутых руках мистер Гэш бешено подавал знак, раскачиваясь корпусом взад-вперед, словно дворник на ветровом стекле. Убийца обретал совершенно неизведанный опыт: отчаяние. Он размахивал флагом с пылом пьяного футбольного болельщика, страшась, что пилот не заметит его, измазанного грязью и наполовину придавленного бульдозером.
Так и случилось. Вертолет облетел опушку, но не завис. С резким креном он взял курс на север и ужужжал прочь.
Флаг выпал из рук мистера Гэша. Он переживал настоящую агонию. От пояса вниз – мертв. От пояса вверх – каждая клеточка точно раскаленный уголек. Голова гудела, руки отваливались, рот с огрызком языка будто полон осколков стекла. По небритым скулам к подбородку бежали противные теплые струйки – кровь из ушей.
Сволочной бродяга-баламут оказался прав – все кончено.
Или еще нет?
Мистер Гэш заметил на земле небольшой предмет, который не видел в темноте. Чуть прикрытый пальмовым листом, он лежал близко, но рукой не дотянуться. Прямоугольный предмет из черной пластмассы, похожий на дистанционный пульт видеомагнитофона или на пистолетную обойму.
Или на сотовый телефон.
Мистер Гэш подтянул его обломком ветки. В дурмане нажал кнопку. Телефон бойко пикнул и залился персиковым светом. Мистер Гэш уставился на клавиши. Побелевшие губы растянулись в безрадостной ухмылке.
– Добрые вести, Боб, – сказал Палмер Стоут.
– Хорошо бы.
Они встретились в полдень в клубе «Лобок» и теперь заняли отдельную кабину, где подавалось шампанское, а танцовщицы терлись о клиентов.
– Помнишь прошлый раз здесь? – спросил Стоут. – Я тогда законтачил с одной Памелой Андерсен Ли.
– Свинья ты, – невесело ответил Клэпли.
– Возвращаюсь к холостой жизни и двигаюсь дальше!
– Это и есть твоя новость?
– Нет, новость грандиозная.
Клэпли выглядел так, будто год не спал. Он угрюмо перебирал пальцами золотую цепочку на шее. К столику приблизилась танцовщица и представилась Сынди, через «ы». Клэпли сунул ей десятку и велел убираться.
– Как я понимаю, ты своих Барби не нашел, – сказал Стоут.
– Они мне звонили.
– Ну? Уже что-то.
– Из резиденции мистера Авалона Брауна. – Клэпли глотнул бурбона. – Он вербует инвесторов для своего новейшего проекта кинокартины. Катя и Тиш считают, было бы мило с моей стороны его поддержать. Они, естественно, получат главные роли в фильме.
– Под названием…
– «Удвой наслаждение».
– Ага. Художественный фильм, – сочувственно улыбнулся Стоут. – И сколько ты согласился инвестировать?
– За сто тысяч долларов мистер Авалон Браун обещает сделать меня полноправным партнером. Я бы мог заказать его убийство за десятую часть этой суммы.
Стоут внутренне вздрогнул. Скандал с грязным убийством может все разрушить: сделку «Буревестник», шансы Дика Артемуса на переизбрание и (что весьма немаловажно) карьеру самого Стоута.
Он положил руку на плечо Клэпли.
– Боб, я говорю последний раз: плюнь ты на этих потаскух. Двигайся дальше, как я.
– Не могу.
– Нет, можешь. Давай-ка вместе прошвырнемся по бабам.
– Знаешь, что у меня в карманах?
– Куклы?
– Точно.
– Сколько? – удрученно спросил Стоут.
– По две в каждом кармане.
– Это что, Барби-вибраторы?
– Пошел ты! Я скучаю по двойняшкам и хочу, чтобы они вернулись, – сказал Клэпли, отгоняя еще одну танцовщицу. – Говорят, если я не помогу с фильмом, обреются наголо и уедут в Кингстон.
