– А твой папаша, стало быть, патриот, да? Жизнь, свобода и погоня за комиссионными.
– А мать говорила, что вы – просто человек, который старался спасти любимый край.
– И здорово ляпнулся.
– Она называла вас народным героем.
Это Сцинка рассмешило.
– Твоя матушка, наверное, романтическая натура. – Он натянул купальную шапочку. – Ты тогда в детский сад ходил? Или в первый класс? Ты не можешь помнить, как тогда было.
– Мать и потом о вас говорила беспрестанно. Может, просто в пику отцу. Или втайне была на вашей стороне. Голосовала за вас, это я помню.
– Господи, ну хватит уже…
– Наверное, она бы вам понравилась. Мама.
Сцинк снял очки и вгляделся в свое отражение в блестящей решетке радиатора. Двумя пальцами поправил красный глаз, подровняв его по здоровому. Затем посмотрел на Твилли и сказал:
– Сынок, я не знаю, как тебе поступить с твоей жизнью. Ты видишь, что я сделал со своей. Но, наверное, для таких, как мы с тобой, в этом мире нет покоя. Кто-то должен все принимать близко к сердцу, иначе вообще порядка не будет. Для того мы и появились на этом свете – гневаться.
– Меня из-за этого заставили пройти курсы, – сказал Твилли. – Я не излечился.
– Какие курсы?
– «Как управлять гневом». Я абсолютно серьезно.
Сцинк расхохотался.
– Господи боже мой! А нет ли курсов по управлению жадностью? У нас их должен пройти каждый. И тех, кто не сдаст экзамен, брать за огузок и вышвыривать из Флориды!
– Я взорвал банк своего дяди.
– Ну и что? – воскликнул Сцинк. – Гнева нечего стыдиться, малыш. Иногда это единственно здравая, логичная и честная реакция. И не нужны никакие курсы, чтобы от нее избавляться! Можно спиться или застрелиться. А можно выстоять и дать бой сволочам. – Экс-губернатор задрал подбородок к небу и пророкотал:
Кто знает край далекий и прекрасный,
Где кипарис и томный мирт цветут
И где они как призраки растут
Суровых дел и неги сладострастной,
Где нежность чувств с их буйностью близка,
Вдруг ястреб тих, а горлица дика?
[39]
– Я уже в этом краю, капитан, – тихо сказал Твилли.
– Знаю, сынок.
Сцинк медленно опустил голову; заплетенная в косы борода струилась прядями, словно серебристый мох, птичьи клювы стукнулись друг о друга.
– Лорд Байрон? – спросил Твилли.
Сцинк кивнул. Ему было приятно, что парень знает поэму.
– «Абидосская невеста».
Твилли потрогал рану через повязку. Действие анальгетика заканчивалось, но боль терпимая.
– Вы, наверное, слышали, что затевается крупная охота? – спросил он.
– Так точно, сэр.
– Случайно не знаете, где?
У Сцинка была возможность положить всему конец. Он не смог.
– Очень даже знаю, – сказал он и передал рассказ Лизы Джун Питерсон.
– И что вы об этом думаете?
– Охота на подставных зверей – подлость.
– Я не об этом.
– А, хочешь устроить засаду?
– Я все думаю о Жабьем острове, как не дать им построить мост.
Сцинк уставился на шоссе, где проносились машины.
– Что за идиоты? – Он будто разговаривал сам с собой. – Куда они все мчатся?
Твилли слез с капота.
– Могу сказать, куда я поспешу, губернатор. В Окалу. А по дороге куплю у дружелюбного торговца оружием мощную винтовку. Вам не нужно?
– Отдача вмиг вылечит твою грудь.
– Да уж, наверное, от боли глаза на лоб полезут. – Твилли выдернул у Сцинка из рук ключи от машины. – Раз не хотите со мной, могу подбросить до Лейк-Сити.
– Значит, вот как ты обращаешься с народным героем? В Лейк-Сити его!
– Тут жарко. Поехали.
– Я ничего не пропустил? – спросил Сцинк. – План уже есть?
– Пока нет. – Твилли облизал губы и свистнул собаке.
28
Пока Аса Ландо заправлял большой вильчатый погрузчик, Дургес грел руки о кружку с кофе. До восхода солнца оставалось три часа.
– Ты в этом уверен? – спросил Дургес.
– Он не шевельнулся со вчерашнего дня.
– Хочешь сказать, не просыпался?
– Нет, Дург. Он не шелохнулся.
– Но дышать-то дышит?
– Это да. Вроде даже кучу навалил.
– Слава тебе господи!
– Главное, нечего тревожиться. Джефи никуда не убежит.
Дургес вылил кофе на землю и вошел в изолятор № 1. Аса Ландо заезжал на погрузчике с другой стороны. Подогнув колени, носорог лежал на груди; ветеринар назвал эту позу «грудинным отдыхом». Он также определил возраст животного – за тридцать – и употребил слово «ангиопластика», что Аса понял, как «на пороге смерти». Дорог был каждый час.
Дургес открыл стойло, и Аса въехал на погрузчике. Они не знали, спит носорог или бодрствует, и Дургес держал винтовку наготове. Эль Хефе будто и не заметил подъезжавшую машину. Дургесу показалось, что у носорога дернулось ухо, когда Аса Ландо осторожно подсунул стальные зубцы под массивное носорожье брюхо. Вилы начали медленно подниматься, и из щетинистых ноздрей носорога вырвался усталый вздох. Когда животное оторвали от соломенной подстилки, его бронированная башка свесилась, а жилистый хвост вяло отгонял роившихся слепней. Короткие толстые ноги висели неподвижно, словно четыре потрепанных серых бочонка.
– Теперь осторожнее. – предупредил Дургес, когда Аса Ландо выехал задом из стойла и направился к грузовику с платформой. Дургес изумился: висевший в восьми футах над землей, носорог был покорен, как черепаха из зоомагазина. Вероятно, успокаивающий укол ввергнет его в кому.
Готовясь к перевозке хрупкого груза, Аса Ландо в два слоя постелил на платформе большие матрасы. Помещенное на них толстокожее дважды мигнуло, и Дургес оптимистично счел это проявлением интереса. Аса навалил кучу свежесрезанных веток и сказал:
– Прошу, мистер Эль Джефи. Ваш завтрак!
Дургес сам выбирал место для убийства: примерно в миле от базы «Пустынной Степи», в зеленовато-голубой ложбине меж двух больших, заросших травою склонов одиноко стоял древний замшелый дуб. Сотню лет назад в этих местах выращивали цитрусовые и хлопок, но неизменные зимние холода подсказали переключиться на более устойчивые культуры: арбузы, капусту и тыквенные. В конце концов сыновья и внуки первых фермеров оставили поля и продали землю корпорации «Пустынная Степь», которой, как выяснилось, владели на паях картель по добыче ракообразных, находившийся в Токио, и модельер купальников из Майами-Бич по имени Минтон Твиз.
