Посвящается Джастину Салливану и Уоррену Хоггу
Благодарности
За помощь и поддержку хочу поблагодарить:
Поэта Стива Поттинджера – за то, что внимательно читал мою рукопись, за доброту и полезные советы. Тессу Грант – за то, что потратила время на исправления. Эндрю Тейлора и Дженет Лоренс из Ассоциации писателей-детективистов и жюри Премии начинающих писателей-детективистов 1998 года – за то, что не побоялись поставить на «темную лошадку». Грегори и Рэдис, моих агентов – они, как водится, стреляют от бедра. Джулию Уиздом и Карен Годфри, моих редакторов из «Харпер Коллинз» – за то, что не сдавались в борьбе с моей рукописью, – а также весь замечательный коллектив издательства. Иэна Риверса и «Брэдфорд Шутинг Сапплайз» за безграничную техническую информацию о пистолете «Дезерт Игл». Инспектора Дэвида Уормолда из полицейского департамента западного Йоркшира – за помощь, любезность и щедрую трату времени. Моего адвоката Николаса Бернетта – за содействие в юридических вопросах и джентльменство. Бена и Вик Стоунов – за столь необходимую моральную поддержку. Джастина, Уоррена, Финна и Скримера – за то, что они всегда рядом. О таких друзьях можно только мечтать. И, как всегда, – мое почтение и благодарность Богине.
Женщина, скончавшаяся в девяносто два года, шестьдесят лет носила мертвый плод – уже давно окаменевшего ребенка. Данный факт был обнаружен, когда она прибыла в венский госпиталь со старческим слабоумием и пневмонией. В области над тазом справа наблюдалось значительное увеличение массы брюшины. На рентгене врачи увидели «литопедион» (окаменелый плод). Женщина скончалась неделю спустя, и вскрытие показало, что развитие зародыша остановилось на тридцать первой неделе. Как рассказал сын женщины, его мать забеременела четвертый раз в тридцать два года. У нее начались боли в области живота, но затем прошли. Вскоре возобновилась менструация. Помимо бесплодия, серьезных последствий не наблюдалось.
Самый первый окаменелый плод был обнаружен в захоронении 1200 года до н.э. на территории США. В наше время подобное осложнение при внематочной беременности крайне редко, так как почти всегда вовремя осуществляется хирургическое вмешательство. Сейчас окаменелые зародыши встречаются один раз на 250 000 беременностей. Материнский организм формирует на мертвой ткани слишком большой кальциевый слой, который тканями не поглощается. Возможно, вышеописанный пример – случай самого длительного пребывания кальцифицированного плода в организме матери.
Доклад докторов Пауля Спейсера и Конрада Брезины Университета Венской медицинской школы, «Ланцет», № 8, март 1995 года.
Напечатано с разрешения журнала «Фортеан Таймз»
КНИГА 1
1
Мне плевать, что там говорят. Я-то знаю, чего ей стоило каждый вечер выходить на сцену в этих кошмарных клубах. Я наблюдала за ней, откуда только можно: сзади, зажатая толпой студентов, ужратых настолько, что, расстегнув ширинку, мочились прямо в угол. Или из-за кулис (если они были) – оттуда так интересно разглядывать лица зрителей. Я, наверное, тысячу раз видела ее выступления.
Она всегда спрашивала: «Ну как, Лил?» И я всегда отвечала правду, даже если правда ужасна. Она намного выше и крупнее меня. Лучше бы она была поменьше – особенно когда все летит кувырком и она уходит в себя. Знаете, она не просто юморист. Скорее духовный учитель. Она рассказывала о том, о чем никто не говорит. Нет, не эпатажа ради, как некоторые, – просто о жизни и смерти и о том, каково жить людям. И, черт, это было смешно! Только-только зал начинал разогреваться, и вот она – неслышная, неспешная, точно змея, – заставляла их рыдать над ее правдой. Да, она была гениальна… Впрочем, слишком гениальна для тех, кто способен тебя прославить. Говорила слишком прямо и слишком пылко, а вдобавок была так напряженна, так велика и… понимаете, к чему я? Она выкладывалась на тысячу процентов, неизменно, каждый вечер. Выходила на сцену, в эту яму со львами – во врата Ада, как она выражалась, – и просто говорила с ними. Выпорхни на сцену, детка, и поболтай со зрителями… Но она ничего не записывала заранее, никогда ничего не планировала. Она не импровизировала – мы все знаем, что импровизация – это чистое надувательство. Нет, она трепалась со зрителями, и все.
На сцене она казалась такой беспечной, такой раскованной – будто ничто ее не поколеблет. Даже на выступлении в Мидлсборо, когда позади нее ударила молния, она только улыбнулась и съязвила, что Господь с ней явно не согласен. Звучит глупо, особенно на бумаге, но в тот момент… В общем, как она утверждала, ей плевать, что творится на сцене, – это ведь ее дом, где у нее все под контролем, даже катастрофы. Она нравилась себе там, на сцене.
В тот вечер я была в зале – в тот проклятый кошмарный вечер. Черт, я за всю жизнь его не забуду, клянусь. И не только я. Даже Рики, хотя он ее всегда недолюбливал – нет, пожалуй, это несправедливо. Он никогда не знал, как с ней себя вести; Рики вообще хреново ладит с женщинами. Так вот, даже он побелел от злости и отвращения. Я чувствовала, что сейчас сблюю или грохнусь в обморок, или и то, и другое. Мы с Рики стояли, и – без шуток – он держал меня за руку и только себе под нос бормотал, снова и снова, точно молитву: «Ублюдки!»
О, я умоляла ее забить на этот концерт, он же случился прямо посреди разбирательств. Но она сказала, что договорилась полгода назад и ничего страшного – по программе она не на первом плане, никто не обратит внимания, кроме самых «истовых приверженцев». «Болельщиков», как мы их называли.
– Лили, солнце, они меня простят. Они понимают. И знают… – Она нервно улыбнулась. – Они – мои болельщики…
– Простить? За что им тебя прощать, черт возьми? – возмутилась я, сердито вцепившись в хохолок новой короткой стрижки, к которой никак не могла привыкнуть. – Ты ничего не сделала, и прощать здесь нечего! Нечего.
– Да ладно, – ответила она. – А пресса, а все прочие? То, что я была с ним – ну, ты понимаешь. Но они меня простят, да, черт возьми. Не переживай, все пройдет как по маслу – появлюсь на сцене и уйду, и все. Ладно тебе, дело есть дело. Сама знаешь, контракты и все такое.
Меня это не порадовало, но я позвонила агенту. Он заверил меня – правда, немного раздраженно, – что все путем. И как же это я так лоханулась? Конечно, у него все путем! И неудивительно, что он напрягся, – благодаря скандалу вокруг Джейми он уже дважды окупил затраты. А мы и не знали. Откуда? Мы ведь жили не в Лондоне, а на холодном, забытом богом севере. Да и к тому времени были, мягко выражаясь, порядком задолбаны. Но, черт, мы – нет, я – должны были соображать быстро, как можно быстрее. А мы не сообразили. Ни я, ни Джейми. Господь всемогущий – как так можно, после всего, что случилось? Но нам обеим ужасно хотелось быть нормальными, чтобы все вернулось в норму, это желание было как мания, оно ослепило нас.
